Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— Убери-ка от нее свои огромные ручища, старая фусцина! — отважно сверкнула глазами Береника на грозного управителя школы. — Не про тебя эта девушка. Посмотрите, какая она молоденькая, нежная и розовенькая! Ей нужен кто-нибудь под стать, молодой и пригожий… Послушай, Мемнон, не правда ли, красивая девушка? — слегка хлопнула она по плечу сидевшего по правую руку от Сатира молодого человека лет двадцати пяти, который разговаривал со своим соседом, пожилым гладиатором мрачного вида, вернее, слушал или делал вид, что слушает его энергичные разглагольствования.

Молодой человек обернулся и посмотрел на Беренику спокойным вопросительным взглядом.

— Я пользуюсь случаем, дорогой Мемнон, чтобы сделать тебе приятное, — улыбаясь ему, продолжала девушка. — Помнишь, ты заступился за меня, когда мы были еще едва знакомы, и отколотил как следует того грубияна, который стал выкручивать мне руки? Я уж тогда, глупая, возомнила себе, что ты в меня влюбился и, признаться, была огорчена, когда поняла, что мои чары тебе нипочем. Но потом ты познакомил меня с этим превосходным парнем, которого я теперь ни на кого не променяю, — она обняла и поцеловала Сатира. — Может быть, мне удастся отблагодарить тебя, — продолжала она, вновь обратившись к Мемнону, — познакомив с самой красивой девушкой из фамилии нашего господина. Она здесь новенькая — только третьего дня прибыла в город из господского имения. Но ты не думай, она не какая-нибудь забитая и безграмотная деревенщина. Она и читать умеет, и по-гречески говорит, как по-латыни. Это я утверждаю так потому, что сама родом гречанка и еще не забыла родного языка…

Пока Береника произносила эту длинную речь, Мемнон и Ювентина успели несколько раз обменяться взглядами.

Гладиатор Ювентине понравился.

Черты лица его были правильны, мощью и красотой тела он не уступал Сатиру, а крепкие руки его с игравшими под тонкой кожей мускулами не были еще обезображены рубцами, как у милого дружка Береники.

— Она не просто красива, — приветливо и ласково глядя на Ювентину, сказал Мемнон. — Я нахожу ее прекрасной. Клянусь, она подобна вечно юной Гебе[286], спустившейся к нам с Олимпа!

— Верно сказано! — поразилась Береника. — Ты почти угадал ее имя. Ведь олимпийскую Гебу римляне называют Ювентас[287], а нашу красавицу зовут Ювентиной…

Мемнон протянул Ювентине руку.

— Иди ко мне, милая, если я тебе не противен.

Помня советы и наставления Береники, она тут же шагнула к нему, хотя была сама не своя от смущения и сердце у нее билось, как у пойманной птицы.

— Присаживайся, — сказал Мемнон, отодвинувшись и освобождая ей место на скамейке подле себя. — Не бойся, я тебя не обижу, — грустно усмехнулся он, видимо, почувствовав ее состояние. — Не стану лезть к тебе с поцелуями и со всем прочим…

Он говорил на латыни с сильным греческим акцентом.

— Если быть откровенным, — продолжал он, — с тех пор как я оказался в этом проклятом богами месте, решил, что не прикоснусь ни к одной женщине, пока не вырвусь на свободу. Мне, свободнорожденному, противно думать о любовных утехах в этой гадкой тюрьме. Поэтому скоротаем сегодняшний вечер, как брат и сестра по несчастью… Эй, приятель! — обратился Мемнон к слуге-виночерпию. — Налей-ка нам в эти ненасытные кубки тускульского, лабиканского, анцийского, или, как вы все тут любите называть, одно и то же вино, разлитое из одной и той же амфоры! А ты, брат гладиатор, будь любезен, пододвинь к нам поближе вон то блюдо с жареным барашком!.. Угощайся, девушка!

Ювентина незаметно для себя быстро успокоилась, радуясь тому, что ее новый знакомый оказался столь мягким и обходительным. Она ожидала худшего, наслушавшись от Береники всяких ужасов.

— Стало быть, ты понимаешь и говоришь по-гречески? — через некоторое время спросил Мемнон, глядя на нее в задумчивости. — В таком случае, если ты не против, я перейду на родную речь. Латинскому я выучился за четыре года, пока жил на Крите, где я был в окружении римских изгнанников — они относились ко мне, как к равному. Сам-то я родом из Александрии Египетской. Мне тоже, как и гракхианцам из Рима, пришлось бежать на чужбину. С тех пор я много повидал, скитаясь простым матросом и навархом[288] по всем морям, омывающим ойкумену[289]…

Он говорил по-гречески легко и образно.

Ювентина сразу отметила про себя, что этот гладиатор человек не из простых.

— Ты был пиратом? — совсем осмелев, спросила она.