Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— Предубеждение к ним у меня осталось от матери. Она… ее вместе с родителями пираты захватили близ Галикарнаса, где они жили, переселившись туда из родной Галатии. Это были критские пираты. Мать потом всю жизнь вспоминала о них с ненавистью, рассказывая мне, как страдали и умирали в душном трюме несчастные пленники, когда их везли на Делос по бурному морю. Она часто повторяла один греческий стих:

Критяне все нечестивцы, убийцы и воры морские!
Знал ли из критских мужей кто-либо совесть и честь.

Лицо александрийца омрачилось.

— Честно сказать, — после короткой паузы произнес он, — ни один человек по моей вине не сделался рабом, да и среди людей Требация… Ты, наверное, слышала об этом знаменитом архипирате?

— Да, слышала, — тихо отозвалась Ювентина.

— Так вот, среди них многие считают бесчестным заниматься работорговлей, в том числе и я.

Он помолчал и продолжил:

— В сущности, пираты не более преступны любых титулованных разбойников, будь то цари, консулы, римский сенат, которые разоряют войнами целые страны и народы. Они угоняют в рабство тысячи ни в чем не повинных людей. Вся разница между пиратами и этими благородными злодеями состоит лишь в том, что, как сказал мне однажды один римлянин на Крите, sacritegia minuta puniunter, magna triumphis feruntur[299].

В это время Сатир, сидевший в обнимку с Береникой и одновременно беседовавший с Пацидейаном, говорил ему:

— Оставь, Пацидейан! Охота тебе гадать о том, что будет завтра. Предоставим это дело дело богу Меркурию. Пусть он бросит на весы Фортуны свои жребии в виде крылатых фигурок, а нам, смертным, лучше не думать о предопределении и хорошо выспаться перед завтрашним боем.

— Клянусь шкурой Геркулеса, не о тебе моя речь, храбрейший Сатир! — пьяным голосом рычал управитель школы. — Будь я проклят, если завтра ты не уложишь в два счета своего увальня. Но вот Мемнон… вот кому, скажу я тебе, плохо придется. Жаль этого славного юношу! Или ты думаешь, что он устоит против Гарпала?..

— О, этот Гарпал! Он такой мерзкий, такой противный, — как кошка, промяукала Береника, положив голову на плечо Сатира.

— Гарпал — это серьезный противник! — продолжал выкрикивать Пацидейан. — От него еще никто не уходил живым…

— Кто знает, может быть, именно Гарпалу на этот раз не поздоровится, — сказал Сатир. — Мемнон выдержал всего несколько боев, но я заметил, что он обеими руками одинаково хорошо работает.

— Пойми, Сатир, — еле ворочая языком, говорил Пацидейан. — Я непременно должен знать, чего он стоит, этот новенький… Мне надо… дать совет… Понимаешь ли?., нужно дать совет одному… оч-чень важному господину и… он обещал поделиться со мной., своим выигрышем. Понимаешь?..

Пацидейан умолк, свесив на грудь свою большую седую голову, как бы о чем-то раздумывая.

Но он вскоре снова поднял голову и привстал на своей циновке.

— А вот мы сейчас спросим у него самого, — с силой выговорил он. — Эй, Мемнон! Послушай, дружище! Завтра у тебя будет нелегкий денек… Еще бы! Ты будешь биться с самим Гарпалом Непобедимым, но мы все за тебя… Ты ему задашь, не правда ли?

— Хочешь услышать от меня, чем закончится завтра мой поединок с Гарпалом? — спокойно спросил Мемнон, бросив на управителя школы холодный и презрительный взгляд. — Завтра я убью Гарпала, и пусть весь Рим вопит о его помиловании — все равно его прикончу…

— Ответ, достойный героя! — вскричал Пацидейан.

— Я отомщу ему, — продолжал александриец, — отомщу за Ксенарха, которому он по-подлому перерезал глотку, хотя все видели, что он опустил оружие, оставшись один против пятерых…

— Ксенарх хорошо сражался, — поддержал Мемнона пожилой гладиатор. — Не его вина, что ему в товарищи по жребию достались малоопытные бойцы.

— Даже низкая и кровожадная чернь, — сказал Мемнон, — даже она готова была проявить милосердие к нему за его отвагу, но этот негодяй поспешил прикончить побежденного…

— Что ж, Гарпал избавил себя на будущее от опасного соперника, — хладнокровно заметил Сатир.

— Пусть в этой тюрьме, — возвысил голос Мемнон, — нет места ни для истинной доблести, ни для чести, ни для справедливости, но людям, еще не растерявшим до конца своей порядочности, следует соблюдать какие-то законы и правила даже здесь. Сама Немизида завтра будет на моей стороне…

В этот момент неподалеку раздался пронзительный женский визг и последовавший за ним грубый хохот гладиаторов — видимо, кто-то из них в шутку, но очень больно ущипнул одну из девушек.

— Веселятся, забавляются, — с отвращением сказал Мемнон, снова поворачиваясь к Ювентине. — Посмотри на них! Украсили головы венками и похожи на жертвенных баранов, посвященных подземным богам!.. Завтра добрую половину из них уволокут крючьями в сполиарий, а им и вспомнить некогда, что они люди, а не животные…

Он взял кубок, сделал несколько глотков, потом спросил, в первый раз назвав ее по имени:

— Сколько тебе лет, Ювентина?

— Семнадцать.

— Возраст невесты… Но ты никогда не будешь невестой. Несчастной рабыней ты будешь влачить всю свою жизнь!