Через несколько дней качинцы уже перегоняли с подмосковного аэродрома под Орел полтора десятка только что собранных на заводе «мигов». Первая группа долетела благополучно, а вторая блуданула. Из пяти пилотов доместа долетел лишь один, остальные в сгустившихся сумерках отклонились от маршрута и вынуждены были приземлиться в поле, в районе Понырей.
— Формируемые полки комплектовались летчиками, среди которых было много прошедших лишь ускоренную подготовку, — вспоминал Шинкаренко. — Им бы еще учиться да учиться, но враг-то наступал…
Вскоре после неудачной перегонки пяти новых боевых машин, которые вел Борис Морозов, случилась еще одна беда — поломка самолета при посадке. Шасси на истребителе Морозова вышли не полностью — вот и «ЧП».
Засуетились специалисты по части революционной бдительности. Мало что у комэска Морозова было самое что ни на есть пролетарское прошлое — отец из Тверской губернии, учился в Петербурге на сапожника, работал на пороховом заводе. Но ведь поломал самолет — стало быть, тайный враг, на руку немцам работаешь!
Прикатила военная прокуратура. Начали выведывать — как да что. Но сорвалось дело Морозова. В полк одновременно с явлением суровых посланников Фемиды пришел Указ о награждении Бориса Арсентьевича орденом Ленина. Награда и вражья деятельность комэска как-то не увязывались. Простили Морозову. А вот награждать-то его действительно было за что.
К тому времени Орел по сообщениям хроники уже захватили немцы. ТАСС бодро сообщило, мол, советские войска взяли в плен два мотоцикла и сдали город Орел. Спустя годы с солдатской откровенностью рассказал мне о тех днях маршал Зимин:
— Тогда тылы наши затерялись. Мы перехватили где-то цистерну горючего и в воздухе кое-как еще могли держаться. Но вот есть было нечего. Три дня один сыр ели — уже в горло не лез. А как голодным воевать? Перед очередным вылетом наш комиссар Коля Лысенко решил поддержать меня и прямо в кабине самолета протягивает стакан водки. Я выпил, закусил тем сыром. Тут и ракета — вылетать надо.
По данным разведки, под Орлом, на оставленном нами аэродроме, немцы сосредоточили более 100 самолетов. С нашей стороны предстояло нанести по ним удар двумя полками — 42-м истребительным и 74-м штурмовым. Но это только звучало так — удар. На самом же деле у штурмовиков было всего лишь шесть исправных «илов», а у истребителей — двенадцать «мигов». И все же Борис Морозов слетал на разведку. Данные ее мы нанесли на свои карты и взлетели, едва забрезжил рассвет…
Одну тройку истребителей тогда вел Морозов, другую — Зимин. Штурмовики следовали за ними. Как докладывал потом командир 42-го истребительного авиаполка, наша группа застала противника врасплох.
Четыре «мессершмитта» начали было выруливать на взлет, но подняться в воздух не успели: Борис Морозов и Николай Власов подожгли одну пару, вторую уничтожили штурмовики. Немцы после этого взлетать и не пытались.
Георгию Васильевичу Зимину тот памятный вылет на орловский аэродром запомнился более детально:
— Подошли мы к аэродрому. Гляжу, по кругу — а орловский аэродром круглый — стоят около двухсот бомбардировщиков и истребителей. Думаю, ну совсем пьяный!.. Головой тряхнул — нет, все те же двести машин на кругу. Смотрю, на взлет пошли несколько «мессеров». Четверых мы сбили — больше никто не взлетал. Продолжаем работать. Штурмовики атакуют, мы по зениткам ударили — те замолчали. А потом еще пять транспортных самолетов показались — мы их тоже завалили. Так получилось: шестьдесят — на земле и девять — в воздухе. Утром партизаны уточнили: семьдесят!..
70 самолетов за один боевой вылет — неплохое алиби и доказательство преданности красного командира революционным идеалам. Так что суд над Борисом Морозовым не состоялся.
А в эскадрилье Василия Сталина в те дни на задания летали лишь несколько человек: новые машины Як-1 поступали в полк в разобранном виде. Их собирали, облетывали, опробовали оружие. А тут еще неувязка: пилотов, которые раньше не летали на «яке», следовало потренировать на таком же самолете, но со спаренным управлением, а спарки в полку не было.
— Василию, конечно, не терпелось освоить «як». И вот однажды утром, работая в штабе, я услышал гул самолета, — припоминал потом генерал Шинкаренко. — Погода была облачная, заявок на боевые вылеты не поступило, учебно-тренировочные полеты не планировались. «Кто же самовольничает?» — встревожился я. Подошел к окну и вижу «як», выруливающий на взлетную полосу. Звоню на стоянку. Докладывают: «Командир эскадрильи решил выполнить тренировочный полет».
Только этого не хватало! Без единого провозного — и сразу самостоятельный?..
Тот полет заставил крепко поволноваться командира и комиссара полка. И любого-то пилота не всякий отважится выпустить на новой машине без подготовки, без провозных, а тут — сын Сталина…
Василий взлетел уверенно. Набрал высоту до нижней кромки облаков, выполнил, как принято, круг — маршрут с четырьмя разворотами в районе аэродрома — и запросил по радио: «Я — Сокол. Разрешите посадку?»