Хроника времён Василия Сталина

Скорость на «яке», как в воздухе, так и посадочная, была значительно больше, чем на «ишачке». Летчик сообразил, что будет перелет, и принял грамотное решение — уйти на второй круг, чтобы не промазать, и приземлить машину в безопасных пределах летного поля. Но только с третьего захода колеса «яка» коснулись земли. Василий справился с посадкой, хотя пробег самолета оказался больше рассчитанного. Многие на аэродроме тогда видели, как истребитель вырвался за посадочную полосу, а затем стремительно понесся на линию железной дороги…

Кто-то сказал, что у пьяных и влюбленных есть свой ангел-хранитель. Василий был трезв. Но то, что произошло дальше, другому хватило бы на полжизни — вспоминать да описывать в ярких красках. Самолет на большой скорости ударился о железнодорожное полотно, вздыбился, перескочил через рельсы, чудом не зацепив их колесами шасси, и остановился в нескольких метрах от глубокого оврага…

— Конечно, я отчитал тогда Василия, — заметил Шинкаренко, — пытался образумить его, но он беспечно отмахнулся, мол, что шуметь — машина-то цела. А потом откровенно заявил: «Надоело сидеть, когда другие летают. Я все-таки комэск. Сколько, в конце концов, ту спарку ждать!..» И тут Василий вдруг предложил: «Отпусти в Москву. Даю слово: будут у нас те машины!»

Шинкаренко согласился. Но едва комэск улетел пробивать «яки» с двойным управлением, он вызвал комиссара Лысенко и завел разговор о том, как бы половчее избавиться от бесшабашного пилота.

— С таким командиром эскадрильи, чего доброго, под трибунал угодишь, — высказал свою тревогу Шинкаренко, и комиссар согласился:

— Да, придется докладывать члену Военного совета. Иного выхода не вижу.

Так и сделали. Тот в свою очередь передал соображения начальнику политуправления Красной Армии Л.З. Мехлису. А уж Лев Захарович знал, что делать. Когда Василий вернулся в полк, пригнав обещанные машины, и доложил Шинкаренко о своем назначении в инспекцию ВВС, да теперь не просто летчиком, а начальником инспекции, все поняли — работа Льва Захаровича.

Сколько таких захарычей будет еще увиваться вокруг Василия, сына Сталина, холуйничать, лебезить, выбивая себе чины, награды, высокие звания, и с какой легкостью вся эта придворная свора отвернется от него при первой же возможности. Да что отвернется — предаст!..

* * *

С приближением немцев к Москве жители города все спокойнее реагировали на их воздушные налеты: многие привыкли к голосу диктора, сообщавшего о тревоге, редко уже кто торопился в укрытия бомбоубежищ и в. метрополитен. Но территориальная близость противника не тревожить не могла. Москвичи, жившие на западных и северо-западных окраинах города, днем и ночью все отчетливее улавливали раскаты артиллерийской стрельбы. Все теснее становилось на подмосковных аэродромах. С начала октября некоторые части боевую работу вели уже с осоавиахимовского аэродрома в Тушино, мало пригодного для эксплуатации боевой техники, и с Центрального — на Ходынском поле.

— Нам необходимы еще хотя бы два аэродрома на окраине Москвы, — обратился как-то к летчикам-инспекторам генерал А.А. Никитин, оставшийся во главе не-большой группы Управления ВВС: весь штаб уже эвакуировался в Куйбышев.

И Борис Смирнов, герой Испании, высказал тогда смелое предложение использовать как взлетно-посадочные полосы наиболее широкие московские магистрали.

Генерал Никитин сомневался в возможности реализовать такую идею, но согласился рассмотреть точный расчет предлагаемого варианта.

— Весь следующий день, — вспоминал Борис Александрович, — я путешествовал по Москве в поисках уличных аэродромов. Ширина и длина некоторых улиц Садового кольца вполне соответствовали, на мой взгляд, требованиям, предъявляемым к такого рода сооружениям. В районе Земляного вала я вышел из машины в центре магистрали и мысленно приступил к своему полету. Со стороны Курского вокзала начал взлет. Прикинул, где бы самолет мог оторваться от асфальта, где бы набирал высоту. Заход на посадку предположительно мог быть через Комсомольскую площадь. Ну а приземление и заруливание на стоянки — «вдоль по Питерской»…

Еще одна взлетная полоса предполагалась в те дни в первопрестольной — прямо с Красной площади. Правда, не для боевой работы, а для вывоза из Москвы Иосифа Сталина. Верховный, как рассказывал генерал Сбытов, ответил на такое предложение решительным отказом:

— Пусть Жигарев и улетает в любую сторону! — сказал Сталин. — Я останусь здесь до последнего…

Слава Богу, площади и улицы столицы под аэродромы использовать не пришлось.

Вскоре был составлен и план сооружения оборонительных рубежей. Кроме радиальных полос укреплений предусматривались опорные пункты вдоль всех сквозных улиц с размещением огневых средств в полуподвалах, цокольных этажах, на балконах и чердаках зданий.