Хроника времён Василия Сталина

По свидетельству маршала А.М. Василевского, Ставка в те дни стратегическими резервами, способными прикрыть столицу, не располагала. Все было израсходовано еще раньше — на усиление войск Западного, Брянского и Резервного фронтов. Обстановку на московском направлении в значительной степени осложнило и неправильное построение обороны, произведенное

Ставкой и Генеральным штабом. Бывший командующий Западным фронтом маршал И.С. Конев основную причину поражения войск фронта видел в превосходстве сил и средств противника. Наши войска вынуждены были растягивать свой фронт, не имея глубины обороны, резервов. Передний край в полосе Резервного фронта, занимаемый 43-й армией, оказался очень слабым. В оперативной глубине обороны на гжатском рубеже войск вообще не было.

Словом, на подступах к столице сплошной стратегический фронт обороны перестал существовать.

В эти дни один из командиров дальнебомбардировочных дивизий генерал А.Е. Голованов был вызван в Ставку. «Я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно. На столе стояла нетронутая, остывшая еда, — вспоминал Евгений Александрович. — Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошёл, сомнений не было, напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.

— У нас большая беда, большое горе, — услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. — Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.

После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал:

— Что будем делать? Что будем делать? Видимо, происшедшее ошеломило его.

Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда — ни прежде, ни после этого — мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся.

Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сказать и что мог посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии?..

Вошел помощник, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников. Сталин встал, сказал, чтобы он входил. На лице его не осталось и следа от только что переживаемых чувств. Начались доклады.

Получив задание, я вскоре уехал.

…Прошло несколько дней. На аэродромы нашей дивизии начали садиться и в одиночку и группами самолеты других дивизий. Это были машины, уходившие из-под вражеских ударов с фронтовых аэродромов. Скоро набралось три полка: пикировщики, штурмовики, бомбардировщики ТБ-3, и я получил распоряжение включать их «пока что» в состав нашей дивизии. Всего вместе с нашими боевыми машинами у нас оказалось более четырехсот самолетов. Большая часть из них была неисправна, а между тем к полетам по глубоким тылам противника прибавились боевые задачи по взаимодействию с наземными войсками. Штаб дивизии, по сути дела, стал работать круглые сутки: днем поднимались в воздух и шли выполнять боевые задания пикировщики, штурмовики и бомбардировщики, ночью — снова бомбардировщики. Задачи нам ставили то непосредственно Ставка, то командование ВВС. Нередко эти задачи противоречили одна другой. Я решил доложить генералу Угарову и просить его внести ясность — чьи указания мне выполнять?

Вскоре меня снова вызвали в Ставку. Там ставились задачи фронтовой авиации. Нужно было прикрыть выгрузку стрелковой дивизии на одной из фронтовых станций.

— Вы можете это выполнить? — обратился Сталин к Жигареву.

— Могу, товарищ Сталин, — ответил Жигарев.

— А хватит ли у вас на все истребителей? — последовал опять вопрос.

— Хватит, товарищ Сталин.

— Ну, хорошо. Мы об этом сообщим фронту, — сказал Сталин.

Получив задание для своей дивизии, я попросил Жигарева принять меня для уточнения постановки боевых задач для дивизии в дальнейшем.

— Хорошо, поедемте со мной. Действительно, мне на вас жаловались: вы не всегда выполняете поставленные нашим штабом задачи…

По приезде в штаб ВВС Жигарев вызвал оперативных работников и дал указание, чтобы перед тем, как ставить те или иные задачи моей дивизии, уточнять, есть ли задания от Ставки.

— Задания Ставки выполнять немедленно, без предварительных докладов штабу ВВС, — заметил командующий.

Вопрос, тревоживший меня, был решен».

А что же происходило в те дни в столице? В своей тетради 11 октября дивизионный комиссар К.Ф. Телегин записал: «В Москве по-прежнему царило спокойствие, сосредоточенность во всех звеньях государственного и местного управления, на производстве, среди населения. Ни нервозности, ни сутолоки».

Но спустя четыре дня вот что вспоминает бывший нарком авиапромышленности А.И. Шахурин: