Хроника времён Василия Сталина

Тогда, в зоне, Степан виражил и никак не мог понять: почему мощная боевая машина так беспомощно болтается, едва держась в воздухе. Когда же приземлился, вместо традиционных поздравлений по случаю самостоятельного вылета получил от Василия крепкий нагоняй.

— Было за что, — вспоминал генерал Микоян. — Скорость-то на виражах я перепутал: послышалось мне, чтоб двести пятьдесят держал. На сто километров в час и ошибся…

В тот день, вслед за Степаном, таким же путем Василий выпустил на новом истребителе и Тимура Фрунзе.

После вылета оба лейтенанта получили направление в 8-й запасной авиаполк.

— Доучитесь — тогда и на фронт! — благоразумно рассудил летчик-инспектор и предложил слетать в Саратов.

— Но ведь ты собирался, кажется, в Куйбышев? — спросил Тимур.

— Собирался, — усмехнулся Василий, протянул ему какую-то бумагу и уточнил: — Видишь, мандат! С высочайшего повеления самого…

Дальше последовало энергичное, если не сказать увесистое, словечко, каким Василий крестил обычно одного только человека, и Тимур со Степаном дружно засмеялись, поняв гнев товарища.

На мандате с чрезвычайными полномочиями его предъявителю стояла подпись генерального комиссара госбезопасности Лаврентия Берия.

…Именно в те октябрьские дни начальника инспекции ВВС Сталина, старшего летчика-инспектора Смирнова, начальника управления боевой подготовки генерала Никитина, его первого заместителя Волкова и заместителя по политчасти генерала Одновола вызвали в Наркомат внутренних дел. Шутка сказать — на Лубянку!

— Беспокойство возникло еще больше, когда Никитин предупредил, чтоб с собой не брали никаких документов, не вызывали бы и свои автомашины, “За вами приедут!..” — припомнит тот день Борис Александрович Смирнов и передаст ритуальную обстановку заведения «внутренних дел»: — Стрелка часов перешла за двенадцать ночи, когда в двух зашторенных легковых машинах нас отправили в направлении к площади Дзержинского. Минуя длинный коридор, мы вскоре вошли в просторный кабинет известного всем дома. За письменным столом, помню, сидел человек и просматривал какие-то документы. Не отрываясь от них и даже не взглянув на вошедших, жестом он пригласил нас сесть. Это был Берия.

Наконец он оторвался от бумаг. Воспаленные глаза его смотрели на присутствующих как-то зло, не мигая. Ничего располагающего в нем не было. Берия потребовал данные о количестве отправленных самолетов на фронт за последние два дня. Мы все очень волновались, и тогда генерал Никитин удивительно спокойно, словно находясь в своем кабинете, принялся докладывать по памяти требуемые сведения. В ответ неожиданно полетели упреки, выраженные в грубой форме, затем последовало требование выделить из числа присутствующих одного человека для принятия мер к увеличению выпуска самолетов на Саратовском авиационном заводе. Известно, ни управление боевой подготовки, ни летчики-инспекторы к авиационной промышленности, выпуску боевых машин отношения не имели. Однако все знали: в доме на Лубянке возражения исключались.

Из присутствовавших невозмутимо, с некоторым даже вызовом держал себя один Василий: он сидел в сторонке на широком низком диване, закинув ногу на ногу, и курил.

Так вот на требование выделить человека на саратовский завод Никитин предложил политработника Одновола, своего заместителя. Но эта кандидатура тут же была отвергнута. Выбор пал на Смирнова.

— Кто по должности? — просверлив его взглядом, спросил Берия.

— Старший летчик-инспектор, — ответил Борис Александрович.

Тут же сработала потайная кнопка. Вошел полковник и замер в ожидании указаний.

— Василию Сталину — мандат на авиазавод в Куйбышев. Полковнику Смирнову — в Саратов, — последовало распоряжение и резкая команда: — Все свободны!..

Инспектор Смирнов, отправляясь на Саратовский авиационный завод, искренне тревожился: «Что я там им налажу? Какие меры принимать?» Выручил снова генерал Никитин — он позвонил директору завода и как мог объяснил по телефону сложность положения.

Потом Борис Александрович вспоминал об этом:

«Директор завода, осведомленный о целях моего визита, ввел меня в некоторые особенности работы по производству самолетов. Боевых машин можно было бы давать больше, но много причин препятствовало ровному циклу производства, и, главное, недоставало квалифицированных кадров. В этом легко было убедиться, обойдя заводские цеха, в которых работали подростки, мальчишки и девчонки школьного возраста. Сначала я не понял, что это и есть рабочая сила, о которой говорил директор. Ребята сверлили, клепали, завинчивали. На заводе не было места, где бы обошлось без них. Невольно бросалась в глаза недетская напряженность, сосредоточенность. На лицах ребят лежала печать усталости, и мне вспомнились слова человека, сидящего за столом там, в наркомате: “Выжать все, что возможно!” Нет, «выжимать» здесь, кроме преждевременно уходящего детства, было нечего…»