Хроники Артура (сборник)

— Нет! — закричал Мерлин так громко, что в лагере завыли собаки. — Нет, — повторил он уже тише, — однажды я пошел на уступку, но больше так не сделаю, ибо какова цена уступки? Страдания! А если Нимуэ сумеет совершить обряд, тогда всем нашим страданиям придет конец. Отныне и навеки. Боги вернутся, Кайнвин закружится в танце, а я прозрею.

Мерлин ненадолго задремал; смежил глаза и я, но спустя какое-то время старик разбудил меня, просунув похожую на клешню руку сквозь решетку и ухватив меня за локоть.

— Стража спит? — спросил он.

— Думаю, да, господин.

— Тогда ищи серебристый туман, — прошептал он мне. На мгновение я подумал было, что рассудок его снова мутится.

— Господин? — переспросил я.

— Я порою думаю, — промолвил Мерлин, и голос его звучал вполне осмысленно, — что на земле магии осталось всего ничего. Она истаивает так же, как и боги. Но я не все отдал Нимуэ, Дерфель. Она-то думает, что все, но нет, последнее волшебство я утаил. Я сотворил его для тебя и для Артура, ибо вас обоих я люблю превыше всех на свете. Если Нимуэ потерпит неудачу, Дерфель, тогда разыщи Каддога. Помнишь Каддога?

Каддог был тем самым лодочником, что спас нас с Инис Требса много лет назад; он еще добывал для Мерлина сверлильщиков.

— Конечно помню, — заверил я.

— Каддог теперь в Камланне живет, — зашептал Мерлин. — Ступай к нему, Дерфель, и ищи серебристый туман. Запомни накрепко. Если Нимуэ потерпит неудачу и случится ужасное, отвези Артура в Камланн, найди Каддога — и ищи серебряный туман. Это последнее волшебство. Мой последний дар тем, кого я числил друзьями. — Пальцы его крепче впились в мою руку. — Обещай мне, что отыщешь!

— Обещаю, господин, — заверил я.

Старик облегченно перевел дух. Посидел немного, не разжимая пальцев, затем вздохнул.

— Хотел бы я уйти с тобой. Но не могу.

— Можешь, господин, — возразил я.

— Не глупи, Дерфель. Мне должно остаться здесь, и Нимуэ воспользуется мною в последний раз. Пусть я стар, слеп, и разум мой мутится, и жить осталось недолго — но какая-никакая сила во мне еще есть. И сила эта нужна Нимуэ. — Старик горестно всхлипнул. — У меня уж и слез не осталось, — посетовал он, — а порою мне только и хочется, что плакать. Но в серебряном тумане, Дерфель, в серебряном тумане нет ни рыданий, ни времени — только радость.

Старик снова заснул, а когда проснулся, уже рассвело и за мной пришла Олвен. Я погладил Мерлина по волосам, но он вновь впал в безумие. Он затявкал, как собака; Олвен так и покатилась со смеху. Мне ужасно хотелось подарить ему хоть что-нибудь — подбодрить каким-нибудь пустяком, да только ничего при мне не было. И я ушел, унося с собою его прощальный дар, хотя в ту пору я понятия не имел, что это еще за последнее волшебство.

Олвен повела меня назад, но не той же самой тропой, по которой мы давеча вышли к лагерю Нимуэ, а вниз по крутому ущелью, а затем через темный лес, где между камнями бурлил ручей. Полил дождь, тропа сделалась опасна, но Олвен, отбежав чуть вперед, упоенно кружилась в танце. Промокший плащ ей, похоже, ничуть не мешал.

— Люблю дождь! — крикнула она мне.

— А я думал, тебе солнце по душе, — угрюмо буркнул я.

— Я люблю и то и это, господин, — отозвалась она. Олвен, как всегда, была весела и беспечна, но я к ее болтовне почти не прислушивался. Я размышлял о Кайнвин, и о Мерлине, и о Гвидре с Экскалибуром. Я угодил в ловушку — и выхода из нее не было. Неужто мне придется выбирать между Кайнвин и Гвидром? Олвен, верно, догадалась, о чем я думаю: она подошла и взяла меня под руку. — Скоро твои горести закончатся, господин, — утешила она.

Я отнял руку.

— Горести мои только начинаются, — резко отозвался я.

— Но ведь Гвидр умрет не навсегда! — ободряюще воскликнула Олвен. — Он полежит немного в Котле, а Котел дарует жизнь. — Девушка ни минуты в том не сомневалась — в отличие от меня. Я по-прежнему верил в богов, но уже не надеялся, что нам удастся подчинить их своей воле. Артур, думал я, был прав. Надо нам рассчитывать на самих себя, а не на богов. У богов — свои собственные забавы, и ежели нами они не играют, так и на том спасибо.

Олвен остановилась у озерца под деревьями.

— Тут живут бобры, — сообщила она, глядя на взбаламученную дождем воду. Я ничего не ответил; Олвен подняла взгляд и улыбнулась. — Если пойдешь вниз по ручью, господин, выйдешь на тропу. Ступай по ней вниз по холму — и отыщешь дорогу.

Я зашагал по тропе, потом по тракту и вышел из холмов близ старого римского форта Цикуциум, где ныне приютилось несколько напуганных семей. Их мужчины, завидев меня, вышли из разрушенных ворот с копьями и собаками, но я перешел вброд ручей и двинулся вверх по склону, и, убедившись, что я не замышляю зла, не вооружен и явно не разведчик грабителей, они довольствовались тем, что посмеялись надо мной. Не помню, чтобы когда-либо расставался с мечом так надолго — с тех пор, как подрос. Чувствуешь себя словно голым, право слово.

Путь домой занял у меня два дня: два дня тягостных, бесплодных раздумий. Гвидр первым высмотрел меня на главной улице Иски и бегом бросился мне навстречу.