Хроники Белого Ворона-5: ПОКА ЛЕТИТ МОНЕТА

Речка делала крутую петлю, и барон решил сре́зать напрямую. Носорог, раздвигавший вовсе уж стеной разросшиеся тра́вы как ледокол, резко остановился и угрожающе опустил рог, издавая до крайности неприятные звуки (наверное, так могла бы сипеть и храпать не до конца забитая великанская кухонная раковина). Трава забурлила, исторгая вал людей в пыльного цвета халатах с обмотанными такими же тряпками головами. Они визжали и, не доставая всадника, пытались ткнуть носорога кривыми клинками. Боня хрюкнул и бросился вперёд. Нет, не вперёд. Такое впечатление было, что он бросился сразу во все стороны, топча врагов и подкидывая их рогом. Замелькал баронский топор. Полетела кровь и оторванные конечности.

— Скорее! — заорал Угги, — Всё веселье пропустим!

Четыре десятка мужских глоток с досадой заорали всякое непечатное, выдёргивая из ножен мечи.

Серегер, переживавший больше за барона (но и за веселье тоже), прибавил так, что всех ощутимо качнуло назад.

— Пороги, двадцать метров! — заорал уже Эдрадор.

— Ваня, портал! — заорал Петя.

Короче, все орали — нормальная боевая обстановка.

Ванька распахнул перед разогнавшимся драккаром голубое кольцо, следом в двухстах метрах впереди синхронно вспыхнуло точно такое же кольцо выхода, вынесшее кораблик прямо на пляж, рядом с которым и метался яростный носорог с угвазданной в крови мордой.

— Под зверюгу не лезем! — проревел Угги и мужики посы́пались на берег.

И они непрерывно орали ещё пять минут, пока поводы не кончились.

— Хоть бы спросили там: добрый день, вы не заблудились? Или: как дела? — барон обтёр травой боевой топор и оглядел своё войско, — Раненые есть?

— Фигня! — сплюнул Угги, — Царапины! Давай, конунг: куда дальше? Пока тут не очухались…

В зарослях травы была натоптана тропа, обвивающаяся вокруг скальной россыпи. Носорог, свирепо принюхиваясь, резво топал впереди, барон пристально оглядывал окрестности. За ним бодрой рысью, на адреналине, бежали остальные.

НОРЫ

Место оказалось точь-в-точь как описывали парни Долегона: очень крутые сопки, в склонах которых были нарыты дыры, словно там поселились ласточки-береговушки. Огромные ласточки, потому что дыры были примерно метровые. Некоторые дыры в рядах были засыпаны и голые круглые пятна выделялись как бельма на фоне покрытого дёрном сопочного бока. Некоторые в нижних рядах заросли уже почти до неотличимости от склона. Вдоль дырок просматривались узенькие тропки, кое-где завершающиеся крошечными пятачками площадок с серыми пятнами старых кострищ. По периметру (и понизу, и наверху, и даже на до крайности неудобных склонах) стояло несколько хибар. Около одной из таких хибар толпились, заглядывая в крохотные оконца и подхихикивая, штук двадцать таких же как на берегу обмотанных серыми тряпками мумий. Судя по крикам и стонам, в хижине кого-то зверски мучали…

— Угги, двоих живыми! — успел крикнуть барон в спину бегущим бойцам. Сам он бежать пока никуда не мог — держал носорога: воевать-то там особо не с кем, потопчет в горячке своих и чужих… Боня дурил, подталкивая хозяина. В серой земле образовалось две уже очень приличных борозды́ от баронских сабатонов.*

*Сабатон — латный ботинок от рыцарского доспеха.

Враги кончились быстро. Даже слишком. Угги вышиб хлипкую дверь, ввалился внутрь… и тут же вылетел обратно, матерясь.

— Что⁈ — крикнул ему Вова, всё ещё уговаривающий свою зверюгу вести себя смирно, — Бонька! А ну успокоился, я кому сказал! Довыделываешься щас! Живо по морде отхватишь!

Носорог понял, что шуточки кончились, помотал мордой на манер вентилятора и побежал щипать траву.

— П*доры, бля… Режут их там, как же! — Угги никак не мог успокоиться, перекашивался лицом и плевался, — Фу, бля, уроды…

Было жарко. Барон снял шлем, отстегнул защиту рук и шеи. Гуннар пинками выгнал из хибары двух… двух. Вова остро пожалел, что он не имеет возможности отвесить двум этим существам такого же душевного пинка — сдохнут ведь…

«П*дорасы, сэр» — этим всё было сказано. Они даже накрашены были, не смотря на всю убогость своего положения… Два петуха вызвали среди мужиков волну плевков и подёргиваний, грозивших перейти в форменные судороги, если бы не Боня, разрядивший обстановку. Хижина внезапно рухнула, подняв тучу пыли и трухи. В оседающем облаке замерла носорожья морда с настороженно торчащими вверх ушами, на которой словно было написано: «Я просто почесаться хотел!..»

Мужики засмеялись, рассыпа́ясь по территории лагеря, но никого больше не нашли. Лёгкие на ногу эльфы побежали проверить нарытые норки, остальные начали обшаривать местность вокруг, обнаружив несколько утопленных в землю складов-землянок.

Барон и ярл тем временем сели «поспрошать» пленников. Быстро выяснилось, что ни одним из знакомых нам языков ни охрана, ни голубятня не владеют, и Вова кликнул Глирдана. Глирдан понимал любой язык, прослушав на нём хотя бы несколько предложений; этот дар проявился у него как-то незаметно, будто потихоньку вырос, и периодически приносил неоценимую пользу.