Хроники ближайшей войны

Метафизическая глухота, вообще говоря, не есть порок. Не понимал же Толстой очевидных вещей, которые с такой наивной страстью пытался втолковать ему Иоанн Кронштадтский. У Солженицына с религией тоже крайне своеобразные отношения. Он в самом начале своей книги заявил, что рассматривает русско-еврейский вопрос вне его метафизической составляющей,- а тогда, извините, какой смысл? Это все равно как Ахматова говорила Чуковской, что она в Розанове все любит, кроме полового и еврейского вопроса; что же в нем тогда остается? Люблю арбуз, но без семечек, кожуры и сока… Русско-еврейская коллизия и в самом деле позволяет, по-розановски говоря, увидеть бездны – но не со статистической же точки зрения на нее смотреть! Впрочем, книга Солженицына есть безусловно событие позитивное и важное: этот автор обладает замечательным чутьем на самое главное. Главным вопросом тридцатых годов был вопрос об оправдании революции – и Солженицын начал роман «Люби революцию!». Наиболее полным выражением советской власти был ГУЛАГ – и Солженицын написал «Архипелаг». Сегодня написать «Двести лет вместе» – значит очень точно чувствовать главный вопрос времени; но книга-то получилась не о еврейском вопросе, а о русском. Этой очевидной вещи сам Солженицын не увидел, и это вполне в его духе, при всем к нему уважении. Человек, написавший «Письмо вождям Советского Союза», с его страшным преувеличением китайской опасности, и горы публицистики, в которой содержалась тьма несбывшихся прогнозов и неверных оценок,- и не может претендовать на подлинный исторический охват. Он поставил вопрос – и спасибо ему; а уж какой вопрос поставил – в этом мы должны разобраться. Первый том был, конечно, подступом: там доказывалось, что никто евреям особенно не мешал жить себе в России и чувствовать себя прилично. Погромов было не так чтобы уж очень много, а возможностей работать на земле предоставлялось сколько угодно. Но вот – не хотели они на землю, не чувствовали к тому таланта; во второй книге евреям опять ставится в вину тот факт, что они ну никак не желали пахать в Биробиджане и в случае чего его защищать. Отчего-то палестинскую землю они могут почувствовать своей, а русскую – не желают; наверное, хотят, шельмецы, в теплый климат. Правда, в Израиле слишком даже жарко и пустыня кругом… Наверное, это специфическая нелюбовь евреев к России: любую почву пахать они готовы, но вот эту – нет. Зато возглавить революцию, или оседлать перестройку, или занять командные высоты в русской культуре – это для них милое дело; и даже попавши в лагеря (иногда, случается, попадают туда и евреи) – они тут же устраиваются на лучшие места, «придурками» (!), и все потому, что свои своих тащат! Где один еврей устроился – тут же десятеро рядом. Подкормка идет с воли, денежки – ну и подкупают (начальники лагерей ведь тоже в основном евреи). А чтобы русский русскому помог – ни-ни! и денежек с воли не пришлют! Главное же – если и найдется честный еврей, который захочет не в санчасти где-нибудь греться, а на общих работах мучиться,- так его ж с обеих сторон и просмеют. И евреи не поймут, и русские не оценят. Потому – если ты еврей, то должен быть в месте теплом и хлебном, иначе не за что будет и ненавидеть тебя.

При этом в замечательной по-своему главе «Оборот обвинений на Россию» содержится вполне здравый вывод: что ж евреи, особенно диссидентская молодежь, так ругают собственную страну? Ведь – свои ж деды ее построили! Ведь – за то и квартиры дадены в сталинских высотках, где теперь по кухням собираются поругать Родину! Говорят про погромы, про пьянство, Белинков вон вообще утверждает, что на дне каждой русской души прячется погромщик,- а сам и в доходягах не был! (Тут, положим, неточность: Белинков в доходягах был, на этот счет есть много свидетельств, он и после освобождения был форменный доходяга, ходить не мог и умер в сорок девять лет,- но назвать его человеком приятным, конечно, трудно.) А – сами ж все и сделали, своими ж руками: «У Фили пили, да Филю ж и побили!» – прелестная солженицынская манера вкрапливать в текст веселую и беззлобную пословицу. Ругали советское искусство, насквозь лживое, а – кто ж его и сделал, как не Эрмлер с Роммом? Или, может, «Обыкновенный фашизм» и «Ленин в 1918 году» не одними руками сделаны? Или, добавлю уже от себя, заслуженный диссидент Ким не писал абсолютно точной песни «Про поэта Шуцмана и издателя Боцмана»? «Ну какая же мерзость – поэзия Шуцмана! Есть обычная пошлость, но это кощунственно! Я бы вешал таких за яйцо!» Ведь еврейскими руками созидалось тут все – и отвратительная власть, которая всех закрепостила, и отвратительное диссидентство галичевского толка, которое все разрушило.