Хроники ближайшей войны

Двести лет вместо

Александр Солженицын опубликовал второй том своего исследования «Двести лет вместе». Стало ясно, для чего оно затевалось. Сколько могу судить по прессе, копья пока не ломаются: народ либо вдумчиво читает пятисотстраничную книгу, либо пребывает в шоке. И то сказать: адекватная реакция на нее почти невозможна. Начнешь защищать евреев – сразу признаешься в собственном еврействе, да еще и злокозненном, злонамеренном, лживом, передергивающем и проч. А одобрять солженицынскую работу, с ее уж очень явной пристрастностью и очень специфическими выводами,- тоже выходит как-то не того. Для большинства либералов (кроме самых оголтелых) Солженицын остается святыней.

Нашим почвенникам, конечно, давно уже хотелось, чтобы евреев обругал кто-нибудь безусловно авторитетный. Кто-то, чьего авторитета не подорвешь. Не шизофреник Климов, не бездарный Личутин, не эзотерик-евразиец и не сектант-фанатик, а человек с мировой славой и безупречным прошлым. Даже Шафаревич не потянул – гуманитарии не могут оценить всей его математической гениальности. Теперь они вроде как дождались. В защиту русского ксенофобского почвенничества высказался человек, чьего авторитета, как полагают современные славянофилы, уже ничем не подорвать. И вот здесь они ошиблись действительно радикально.

Наше время хорошо одним: многое начинается сызнова, многое приходится делать с нуля, в том числе и репутации. Все деградировало, все сметено могучим ураганом, и можно высказать некоторые крамольные мысли, которые еще вчера вызвали бы громы и молнии на голову неосторожного оратора. Так вот: рискнем сказать, что крупные русские писатели были в большинстве своем людьми неумными, и ничего страшного в этом нет – по крайней мере, это никак не сказывалось на качестве их художественных текстов.

Подчеркиваю: речь идет о прозаиках. Гумилев не зря называл поэтов «самыми умными людьми на земле» и уверял, что любой, даже посредственный поэт будет управлять державой лучше самого изощренного политика. Поэзия – хотя она и «должна быть, прости Господи, глуповата» – в самом деле как-то благотворно влияет на ум: возможно, тут играет роль своеобразная комбинаторика, необходимость из тысячи словесных комбинаций выбрать лаконичнейшую и благозвучнейшую. Самым умным человеком России (что и Николай признавал) был Пушкин; поразителен ум Лермонтова и гениальная интуиция Блока, уже в восемнадцатом году понявшего, что большевизм – явление не столько анархическое, сколько монархическое. Необыкновенно умны были Цветаева и Мандельштам, чьи стиховедческие работы точнее и тоньше всего, что написали в XX веке профессиональные стиховеды. Короче, на умных поэтов нам везло, а вот с умными прозаиками напряги.

Книга Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» поражает именно глупостью: человек, двадцатитрехлетним юношей написавший «Страшную месть», несет такую откровенную и, главное, смешную чушь о пользе публичного чтения вслух русских поэтов, что публика не зря восприняла его книгу как прямое издевательство, несмешной и оскорбительный розыгрыш. Как только прозаик берется теоретизировать – пиши пропало: Достоевский гениален, когда говорит о психологии, но стоит ему коснуться геополитики, правительства или Стамбула – выноси святых. Толстой – пример наиболее яркий: положим, в «Войне и мире» есть еще здравые мысли, почерпнутые, впрочем, большей частью у Шопенгауэра,- а в «Анне Карениной», слава Богу, и вовсе нет авторских философских отступлений,- но все его земельные теории, его педагогический журнал «Ясная Поляна», статья «Кому у кого учиться: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят», его Евангелие, из которого выхолощено чудо, а восточные реалии для простоты заменены на отечественные типа сеней и овина… Трудно представить себе что-нибудь более скучное, плоское и безблагодатное, чем теоретические и теологические работы Толстого. Статья же его «О Шекспире и о драме», равно как и трактат «Что такое искусство», поражают такой дремучей, непроходимой глупостью, что поневоле уверишься: великий писатель велик во всем. Неадекватность его больше обыкновенной человеческой неадекватности, в ней есть какой-то титанизм, временами смехотворный, но и внушающий уважение. Этот великий знаток человеческой и конской психологии делался титанически глуп, стоило ему заговорить о политике, судах, земельной реформе, церкви или непротивлении злу насилием. Вот почему толстовское учение и подхватывалось в основном дураками, и сам Толстой ненавидел и высмеивал толстовцев – очень часто в лицо. «Вы создали общество трезвости? Да зачем же собираться, чтобы не пить? У нас как соберутся, так сейчас выпьют»…