Хроники ближайшей войны

2 марта умер великий русский писатель Фридрих Горенштейн, который всю свою жизнь ненавидел либеральную интеллигенцию,- она, впрочем, платила ему взаимностью, старательно замалчивая, а то и напрямую высмеивая. В одном из своих последних интервью Горенштейн обрушивается на либерализм с силой, неожиданной даже для него: нужно изжить рудименты диссидентского сознания! Не мешать власти, когда она способствует укреплению государства! Государство – это тело страны, и не нам разрушать его! Мудрено ли, что при таком подходе к укреплению русской государственности этот писатель не пользовался в современной России широкой известностью?

Конечно, говоря «либерализм», мы вкладываем сегодня в это слово совсем не тот смысл, какой вкладывали в него отцы-основатели Соединенных Штатов. Они как раз были людьми пассионарными, убежденными, да и сама современная Америка являет нам примеры искреннейшего патриотизма, переходящего в идиотизм. Что ж, Иосиф Виссарионович Сталин и Александр Андреевич Проханов намертво скомпрометировали само понятие русского патриотизма, оставив право на любовь к своей Родине всем, кроме нас? Ведь это именно они внушили нам, что патриотизм ВСЕГДА ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ. Да ничего подобного, жизнь не состоит из экстремальных ситуаций – провоцируют их как раз те, для кого нет ничего святого. Наши так называемые либералы, опережающими темпами разваливая государство, больше других сделали для возможного триумфа фашизма – это чудеса народного терпения, что реакция на их художества до сих пор не наступила. А патриотизм – это вовсе не любовь к тому самому монстру, с которым идеологи русской свободы старательно отождествляли Родину. Патриотизм на самом деле требует очень немногого: не глумиться. Не добавлять своего пинка стране, которую пинают все. Иногда гордиться своей страной – за то, что многим кажется скорее поводом для стыда: я говорю прежде всего о феноменальной русской способности сидеть в навозе и нюхать розу, жить кое-как и иметь великую культуру. Когда либерал произносит свой любимый эвфемизм «достойная жизнь», он имеет в виду прежде всего жизнь сытую. Сытость никогда не была русской национальной идеей; более того, она никогда не была национальной идеей вообще.

Зачем искать эту пресловутую национальную идею, когда она – вот она, дана нам в ощущении? Эта идея – величие, чаще всего иррациональное и даже ненужное, иногда ущербное, подчас уродливое. И все-таки это величие – величие пространств, подвигов и глупостей; иррациональный, невероятный масштаб. Это и есть русская идея, и она мне кровно близка, поскольку я тоже занимаюсь всю жизнь никому не нужными вещами. Литературой, в частности. И как ни старались девяностые годы свернуть меня с этого пути, сделав из меня клерка, дилера, риэлтора,- я продолжаю составлять из букв слова, из слов предложения… Неуместное в сегодняшнем мире, нерациональное, бесполезное – вот то единственное, что мне дорого; и в этом смысле страна – безусловно моя.

Стало общим местом, что всем нам она что-то должна, что любить ее мы начнем, только когда она обеспечит нам достойную жизнь… Но помилуйте: кто же будет обеспечивать нам достойную жизнь, если все уверены в ужасности Родины? Слава Богу, что сегодня ее честь отстаивают в основном спортсмены и юристы; но что будет, если ее – такую – на самом деле придется защищать? Времена, когда у нас не было вероятного противника, давно закончились. Конечно, можно сколько угодно повторять, как заклинание, афоризм «Чеченская война – не отечественная, а предвыборная». Можно и дальше прятаться от того факта, что в Чечне нам противостоят не только старики и дети, не только мирное население и не только благородные горцы, единственная цель которых – выходить наших раненых. Можно и дальше уверять себя, что дома в Москве взорвали чекисты, ваххабитов в Дагестан привел Березовский, а Хаттаб – плод вымысла Ястржембского. Можно придумать что угодно, лишь бы не допускать мысли о том, что Россия нуждается в защите. Но когда-то защищать ее придется все равно. Что ж, прятаться от этого, уверяя, что такая страна и защиты не стоит? Но уверяю вас, эта страна в 1941 году была еще хуже. В ней свирепствовал тоталитаризм кровавее нынешнего.

У меня не очень хорошая квартира, но я буду ее защищать от любых посягательств, потому что она моя и в ней живут родные мне люди. У меня очень плохая страна, но защищать ее я все равно обязан, сколько бы мне ни внушали мысль о том, что я не я и страна не моя, что она обязательно меня сожрет, что мне от нее вред один… Но и люди в ней живут мои, родные, как ни старались нас разлучить, вбить между нами клин пресловутым социальным расслоением, одних сделать идиотами, других – мерзавцами, а всех неподдающихся обозвать совками. Мы все еще свои. Ничего не поделаешь. И страна все еще наша.