Хроники ближайшей войны

– Мой метод называется - метод пятна.- Он кладет левую руку на лист: - Здесь у меня нижняя граница, горизонталь.- От нее, от этой невидимой горизонтали, он начинает рисовать какие-то горы, холмы.- Погодите, вы еще не понимаете, а я все уже вижу.- Потом берет желтый.- Это какой у меня? Черт, все перепутал… А и хорошо, пусть будет желтый.- И рисует вытянутое желтое пятно.- Это вода. Но это так… я сейчас сделаю так, что она будет действительно вода.- Все это очень быстро, точными и резкими движениями: яростно трет мелком бумагу, потом намечает четыре вертикали - как выстреливает, потом стремительно штрихует серым верхнюю половину картины…- Вот.

И вдруг я почти с ужасом вижу, как из хаоса коричневых, желтых и серых пятен проступает совершенно отчетливое болото в лесу, сухие деревья на его краях, бурелом, низкое небо, болезненно-желтый осенний закат. Только что были расплывчатые, размытые контуры, облака, амебы, не пойми что - и вот оно. Я думаю, Бог примерно так и творил: туда шлепнул глины, туда брызнул воды, там камень покатился - и на тебе, море, берег, облака. Хаос, хаос, а вдруг и пейзаж. И страшно сказать - иногда мне кажется, что он вполне может быть близорук: не зря же ему так нравится все крупное и так мало заботит все мелкое.

Царапкин смущен повисшей паузой.

– Непохоже, да?- говорит он.- Но это метод такой… Я же не сам придумал, я просто вижу так… пятна… Вы можете взять, если хотите. Если в рамку, то перфорации не будет заметно…

– Вы это где-нибудь видели?- спрашиваю я наконец.

– Да я же, когда начинаю, никогда не знаю, что получится. Как рука поведет.

Может - будет дорога, а может - река… Я не вижу, а рука видит.

– Я сначала думала, у него третий глаз,- говорит помощница.- Серьезно.

Россия, думаю я, фантастически богатая страна: даже если какой-нибудь сельский подмастерье изготовит тут висячие сады Семирамиды, об этом никто не узнает, кроме программы «Времечко».

В пятидесятые годы в Штатах увлеклась живописью одна восьмидесятилетняя старушка.

Всемирную известность она приобрела под именем Grandma Moses - ее альбомы выходят ежегодно, выставки проходят повсюду. Нашего самодеятельного художника и сельского философа Ефима Честнякова тоже хорошо знали, но то - в советское время.

В нынешние времена триумф человеческого духа над непобедимыми, казалось бы, обстоятельствами мало кого впечатляет - может быть, потому, что напоминает остальным о необходимости делать духовное усилие, а большинство этого вовсе не хочет.

Но без этого духовного усилия Россия никогда ничего не преодолеет. И если нам нужен сегодня национальный герой - то вот, пожалуйста, Царапкин. Признание его не испортит - он малый скромный и насмешливый.

Нелишне иногда напоминать человечеству: мы можем то, чего не может никто.

Голодать и холодать при немереных ресурсах. Спорить об азбучном. Разбазаривать драгоценности. Но зато у нас есть безногие летчики и слепые художники.

Все-таки компенсация. 2001 год

Топ-топ Мы набили наши трубки и уселись у камина. За окном бушевала снежная буря и чувствовалось близкое море, над которым носилась метель. Дамы испуганно поеживались. Седой полковник окутался ароматным дымом, поглядел в ревущую заоконную черноту и произнес:

– Да, господа… Странно иной раз играет судьба человеком. Вот мы сидим тут, в тепле и уюте… а далеко, на Севере, в Лапландии, севернее Деда Мороза, в глухой деревеньке, откуда до Хельсинки дальше, чем до Мурманска,- живет автор песни «Топ-топ, топает малыш».

– Быть не может!- воскликнул я.- Вы шутите, полковник!

– Ничуть не бывало. Если хотите, я расскажу вам о нем.

– Расскажите! Расскажите!- наперебой попросили мы, придвигаясь к огню. Полковник затянулся и начал…

Вот так бы, в духе рождественских рассказов прошлого века, и изложить всю эту неправдоподобную историю. Тем более что почти все так и было, включая камин.

Только полковник был на самом деле капитан запаса, курил не трубку, а «Честерфильд», и звали его Михаил Веллер. Непревзойденный знаток питерских баек, он рассказал нам эту историю в своей таллиннской квартире, выходящей окнами на подмерзшее Балтийское море. Байка оказалась правдой. Петербургский поэт Алексей Ольгин, написавший когда-то всем известный текст про топающего малыша, действительно живет в Лапландии, на 130 километров севернее Деда Мороза, среди оленей и финнов, в деревне Сооденкюла. Ему шестьдесят семь лет. …Одна из самых трогательных и долгоживущих песен отечественной эстрады «Топ-топ» появилась при следующих обстоятельствах. Однажды (дело было в 1964 году) к Ольгину, у которого была своя комната в коммуналке, пришел его друг, композитор Пожлаков. Жив ли он сейчас, Ольгин не знает. «Если ему еще можно пить, то, наверное, жив. Не пить он не мог. Фантастически крепкий человек». Пожлаков только что пережил очередной скандал с женой и пришел к другу отлеживаться. Он пребывал в расстроенных чувствах, катался по дивану и стонал. Ругая жену и старадальчески морщась, он барабанил пальцами по собственной груди и в такт этому постукиванию сквозь зубы говорил: