«Шел сентябрь – последние его деньки, когда хочется грустить без причины. На бесконечном пустынном пляже было человек шесть, не больше. Загрустив под печальный свист ветра, дети бросили мяч, сели на песок и услышали, как по бесконечному берегу надвигается осень.
Окна ларьков с хот-догами забили тонкими золотистыми досками, заглушившими, словно крышка гроба, веселые летние запахи горчицы, лука и мяса. Одна за другой двери лавок закрывались на тяжелые навесные замки, и ветер, лаская песок, задувал следы июля и августа. Теперь, в сентябре, на влажном песке виднелись лишь отпечатки резиновых подошв моих теннисок да следы Дональда и Делауса Шаболдов.
Песок завесой вился над дорожками. Лошадки на медных шестах замерли в прыжке на укрытых холстиной каруселях, скаля зубы в неподвижном галопе под музыку ветра».
На протяжении жизни Рэй изложил несколько противоречащих друг другу вариантов детского воспоминания, послужившего основой для его «первого отличного рассказа». В интервью 1961 года он говорил: «Я вспомнил знакомую девочку, которая утонула, когда мне было восемь или девять лет. Помню, как услышал и не поверил, что такое могло произойти с кем-то, кого я знаю. У нее были длинные золотые волосы. Я знал ее не так уж хорошо и теперь не вспомню, как ее звали, но внезапная смерть меня потрясла. Тело, помнится, обнаружили несколько дней спустя, и я гулял на берегу с матерью, когда об этом сообщили. Наверное, мне тогда было лет семь или восемь. А потом, года в двадцать два или двадцать три, я сидел за пишущей машинкой и вдруг написал одно слово: «Озеро».
В предисловии к переизданию «Темного карнавала» в 2001 году Рэй рассказал эту историю иначе: «Лет в восемь я играл на озере Мичиган с маленькой девочкой – мы строили замки из песка. А потом она зашла в воду и не вернулась. Для восьмилетнего ребенка такое загадка. Девочка так и не вернулась – ее не нашли, и эта встреча со смертью осталась для меня настоящей тайной»,
Позднее Рэй настаивал, что именно вторая версия послужила основой для «Озера». Так или иначе, был он лишь знаком с девочкой или играл вместе с ней накануне ее исчезновения, важно, что Рэй взял свое воспоминание и магией сочинителя превратил детский страх в мрачный фэнтезийный рассказ. Однажды открыв для себя этот прием, он впоследствии использовал его раз за разом с неизменным успехом.
Ликование охладила повестка на медицинское освидетельствование: Дядя Сэм требовал Рэя к себе. 16 июля 1942 года младший из братьев Брэдбери, раздетый до белья, предстал перед медкомиссией в очереди из таких же молодых людей. Когда Рэй дошел до офтальмолога, тот велел ему снять очки в круглой проволочной оправе и закрыть рукой один глаз. «Читайте, что написано на таблице», – потребовал врач, указывая на стену. «Какой таблице?» – спросил Рэй. «Вот этой». – И офтальмолог снова указал на стену, где висела стандартная таблица с буквами для проверки зрения. «Я не вижу таблицы», – ответил Рэй. Без очков он был практически слеп, так что врач выписал ему категорию «4-F» – физически негоден для службы.
Итак, Рэя не отправят на войну, где его сожрет большой черный бульдог из ночных кошмаров, – он останется и сможет жить для своей страны! Сам Рэй был счастлив, а вот один из его друзей пришел в ярость. Роберт Хайнлайн, выпускник военно-морской академии, бывший офицер, счел Рэя трусом, предающим родину. Хайнлайн верил, что в такие времена в строй должен встать каждый; раз Брэдбери не может служить по состоянию здоровья, пусть идет в волонтеры. Сам Хайнлайн во время войны переехал в Филадельфию и устроился гражданским служащим на верфь, убедив друзей-фантастов Айзека Азимова и Лайона Спрэга де Кампа последовать его примеру. Самое главное, Хайнлайн чувствовал, что Рэй не верит в войну. Брэдбери был пацифистом, а Хайнлайн считал, что нет большей чести, чем защищать родину. В итоге они прекратили общение и не разговаривали несколько десятков лет.