Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2

За завтраком кроме госпожи Курсель и остроумного Лафонтэна, присутствовали Бенсерад и девица Скюдери – умы тоже блестящие. Говорили о «Золотом Руне», комедии Корнеля[21], игранной недавно актерами Морэ.

– Авторе падает, сказал нахально Бенсерад: – будет жаль, если у него нет ничего, кроме этого руна для прикрытия своей репутации.

Эта острота поэта заставила всех расхохотаться, исключая нашего доброго рассказчика, который не любит насмешек над Корнелем.

– Договорим о ваших «Временах года», воскликнула девица Скюдери, обращаясь к Бенсераду: – я ничего не знаю более приятного и грациозного. Что вы думаете об этом, Ла Фонтэн?

– Что я думаю о балете «Времена года»? отвечал последний: – в нем зябнешь, – это зима в четырех лицах, и господин Бенсерад был бы очень счастлив, если бы имел хоть «Руно» Корнеля согреть свои «Времена года».

Смех возобновился и можно судить в какую был направлен сторону.

Двор уже восемь дней находится в Фонтэнебло, куда и я последовала за ним. Любовь короля и девицы Ла-Валльер до сих пор почти остается тайной, хотя длится уже около трех недель. Людовик XIV в постоянном упоении, и счастье его отражается на всем окружающем.

Нас обвивает непрерывная цепь празднеств и удовольствий. Вчера была большая охота, на которой дамы присутствовали в особого рода носилках, построенных по этому случаю. Сегодня день прошел в прогулках в огромном лесу, где в разных местах играла музыка, и приготовлены были закуски, которыми угощали предупредительные слуги, переодетые в фавнов, друидов и сильванов. Завтра в парке будет карусель. Каждый вечер мелодические концерты раздаются под сводами аллей, окаймляющих канал; в то время, как дамы, щегольски и легко одетые, гуляют по траве в сопровождении сотни услужливых дворян, при блеске факелов, пламя которых отражается в воде.

В понедельник, при начале ночи, которая не могла затмить садов, замковых дворов и парка – так много было разлито в них света – красивая шлюпка тихо скользила по каналу в виду всего двора, подобно живому поясу. За столом, поставленным на корме, сидели король, обе королевы, Мадам и нежная Ла-Валльер, которая своей почтительной услужливостью к Марии Терезии, хотела невидимо воздать ей в уважении то, что похищала относительно наслаждения. За их величествами стояли гофмейстер-герцог Бофор, и – кто поверит этому? – принц Конде, этот великий человек, пытаясь возвратить с помощью раболепия благосклонность, которую потерял по поводу мятежа, брал блюда, сам ставил их на стол и в своем чрезмерном усердии променял благородную шпагу на салфетку служителя.

Но вот вам и другая штука: Бриенн, самый ветреный из вельмож после Кавоа и Негиллена, только что приезжал ко мне рассказать приключение, случившееся с ним сегодня утром.

– Я обещал королю не говорить об этом никому, сказал, он: – но вы, графиня, олицетворенная скромность, и рассказать вам тайну – не значит обнаруживать ее. Притом же вам известно, что не я причиной, если наши два сердца не составляют одного.

– Рассказывайте же скорее, отвечала я любезному государственному секретарю.