Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2

– Да, и живописец представил ее среди красивого пейзажа; возле нее Эндимион, весьма похожий на его величество.

– Вот он сам себя обличает.

– А вдали… Но это занимательнее всего…

– Что же такое вдали?

– Лефебвр, нарисовал Актеона, с неизмеримо длинными рогами.

– Забавная мысль!

– Но угадайте – кто этот Актеон?

– Право, не знаю.

– Вы сами, бедный мой граф, и никогда сходство не было поразительнее.

– Увы, я это хорошо знаю.

– Готова биться об заклад, что вы имели повод не зайти ко мне сегодня утром.

– Без сомнения; подобные вещи неприятно разоблачать… Согласитесь, графиня, что шутка оскорбительна… А я так благородно вел себя с ним.

– Чего же вы хотите, это придворная забава… У нас смеются лишь над тем, что щиплет или царапает.

– Послушайте, графиня, Бюсси прав со своими сатирическими куплетами; по крайней мере, он мстит тем, кто его затрагивает, и если его щиплют, то он в отместку царапается. Право, это хорошая война.

И граф ушел ворча.

Тайна королевской войны открыта; несогласие опрокинуло свой факел на двор. Огонь загорелся в Сен-Клу, в Лувре, в Пале-Ройяле. Мадам все еще полагала, что любима королем; обмен стишков между ней и его величеством продолжался в продолжение нескольких месяцев и забавное обстоятельство! Эти рифмованные любезности с той и другой стороны фабриковались маркизом Данжо, писавшим таким образом вопросы и ответы. Не знаю, наверное, до какой степени этот рифмоплет сделался бы посредником в интриге между двумя высокими особами, если бы не последовал неожиданный взрыв, Мадам, конечно, слышала тайком кое-что о любви короля и девицы Ла-Валльер; но она не верила, не будучи в состоянии допустить, чтобы его величество предпочел незнатную девушку, в которой она не находила ни грации, ни красоты, ей, принцессе, рожденной на троне, наделенной всеми физическими и моральными качествами. Однако пришлось уступить очевидности; рассказывают, что, войдя на прошлой неделе в комнату фрейлин, когда был там король, она убедилась собственными глазами.

Не беспокоясь о последствиях, могущих произойти от ее вспыльчивости, Мадам немедленно выехала из Фонтэнебло, не попрощавшись ни с королем, ни с королевами, ни с Монсье; она уехала в Сен-Клу и огласила дворец своими жалобами, а некоторые утверждают, и ругательствами. Мадам горда, кичлива…

– Как! восклицала она: – предпочитать турскую мещанку, дурнушку, сухую, хромую, дочери королей, так сложенной как я; у него значит нет ни деликатности, ни вкуса…

Осторожные люди говорить, что она собственно жалеет лишь о стишках короля, которые любила читать и на которые охотно отвечала; с моей стороны я склонна думать, что она теряет только это. Но госпожа Соассон, которая, по ее собственным словам, лишалась более существенного от новой склонности короля, поджигает ежеминутно Мадам, и заставляет ее высказывать свою ревность с настоящим бешенством. Поверят ли, что взбешенная Генриетта решилась даже пожаловаться королевам на интригу Людовика с Ла-Валльер, не подумав, что этой интриги ничем нельзя объяснить, как только ревностью. Тотчас же на бедную фрейлину посыпались жестокие обидные упреки со стороны молодой королевы. Анна

Австрийская со всей резкостью разгневанной ханжи, присоединила несколько проповедей, приправленных угрозами. Бедная девушка, униженная, растерянная, вся в слезах, бросилась в первую карету и уехала в монастырь Шалльо. Дальновидная настоятельница поспешила раскрыть объятия этой печальной грешнице; монастырская решетка закрылась за последней. Но я знаю короля; решимость интересной отшельницы недолго продолжится.

Людовик ХIV не замедлил узнать убежище девицы Ла-Валльер, а также и оскорбления, принудившие ее к бегству. После довольно сердитой выходки с женой, король отправился в Шалльо; некоторые старые монахини, мало заботившиеся об угождении земному могуществу, хотели остановить его величество у разговорной; но более рассудительная настоятельница сочла, что монастырская решетка должна уступить малейшему прикосновению скипетра, и Людовик ХIV проник во внутренность монастыря.

Девица Ла-Валльер, удалившись в глубину назначенной ей кельи, была далека от мысли, чтобы ее знаменитый возлюбленный подумал вступить в это убежище раскаяния. Сидя у небольшого окна, выходившего в сад, она глубоко задумалась и по временам вздыхала, а ветер с легким шумом качал виноградные кисти, окружавшие оконные решетки. Горькая скорбь молодой отшельницы утешилась немного; скромная душа Ла-Валльер, созданная для нежных впечатлений, предавалась этому тихому блаженству; набожно верила она в силу молитвы и думала позабыть блестящие соблазны света, которые казались ей уже в отдалении. Вдруг послышались голоса и шум шагов в длинном коридоре и эти мужские шаги и голоса впервые раздавались в этом убежище целомудрия или раскаяния. Ла-Валдьер услышала короля, воспоминания о котором уснули было в ней… И вот сердце ее забилось, покаяние исчезло и зажглась земная любовь.

– Боже мой, сжалься надо мной! – воскликнула молодая девушка в момент, когда с шумом отворилась дверь ее кельи.