Хроники частного сыска

Мальчики, Сёма, Кирилл и Лёша, – были весьма правильными мальчиками, то есть выпивали они редко, да и то в разумных количествах. Рита любила их за это чувство меры, которое проявлялось во всём без исключения. Все они были хорошими товарищами, побывавшими не в одной переделке, изведавшими не одну опасность. Будь то сплав по горной реке или спуск на лыжах с горной хребтины, пеший марш-бросок через таёжную глухомань или совершённое год назад безрассудное поползновение на бразильские джунгли с их полчищами невиданных насекомых и гадов. Но они ещё никогда не охотились на то, чего не может быть. И вот, узнав про «Кольчугу» и её чудеса, они попробовали вкусить чего-то новенького, невероятного, необычайного.

Через двадцать минут после того, как Рита удобно разместилась на стульчике возле окна, на дворе послышался шум, нарастающие голоса, возня. И к крыльцу подвалила вся шатия-братия. А довольный Борька слащаво осклабился в окно.

– Фу-ты, нечисть, – поморщилась Рита. – Зачем искать нечисть, когда она сама норовит влезть в каждое окошко?

Её мальчики были, как говорится, подшофе – их качало. А вечер только начался! С ними пришли не только Чавкины, но и Толчановы: и жёны ни в чём не уступали своим мужьям – все были безобразно пьяны.

Рита долго отчаянно отбрыкивалась от втягивания себя в пьяный бред. Но в конце концов сдалась, не в силах выносить далее те безобразия, которые оскорбляют тебя лишь до тех пор, пока ты сам не изведаешь того зелья, от которого помрачены рассудки окружающих.

Рита опустошила поднесённый стакан. И ей полегчало. К тому же от неё сразу же отстали, без задержек и единогласно приняв её в свой круг.

Пирушка продолжалась до девяти вечера – до тех пор, пока все незаметно не забылись сном.

В то время, когда в доме Чавкина совершалась пьяная гульба, Егор с Геннадием Ивановичем поедали толчёную картошку с квашеной капустой, дополняя крестьянский стол тонюсенькими дольками сервелата. Они попеременно поглядывали в бинокль на «Кольчугу», возле которой весь день не происходило ни единого движения – гостиница-постоялый двор вымерла, что было до крайности необычно. Час назад они к ней съездили и нашли её всё в том же состоянии, что и утром.

За окном было темно.

Они ели при тусклом свете ночника, светившимся в противоположном конце комнаты, – так было меньше бликов на стекле.

Егор, привыкший бодрствовать ночью, хотел отправиться на ночное дежурство под стены «Кольчуги» вместе с Геннадием Ивановичем. Но тот переубеждал Егора, говоря, что завтра днём понадобятся его глаза, потому что сам он будет спать. Егор упрямился, аргументируя тем, что ему всё одно не уснуть. К консенсусу не приходили.

– Я поеду с вами и немного там посижу. Не так скучно будет вам и будет занятие для меня. А потом прогуляюсь до дома. Глядишь, от свежего воздуха смогу уснуть, а?

– Не знаю, не знаю, – Кокошкин качал головой. – Я привык один. Мне одному сподручнее.

Кокошкин говорил, а сам думал о том, что ему вовсе не хочется вставать из-за стола, выходить из тёплого дома, садиться в выстуженную машину, ехать к пустому зданию и проводить возле него целую ночь.

– Надо! Это моя работа, – сказал Кокошкин, переубеждая самого себя.

– Что? – не понял Егор.

– Я говорю, что хорошо у тебя, уютно, тепло, но надо отчаливать в ночь.

– Вот и возьмите меня, чем я – плохая компания? Всё будет веселее.

– Не до веселья мне. Ни к чему мне это. Не стоит вкушать его и тем более привыкать к нему. Потом придет похмелье, так что недолго будет тоске заесть-загрызть тебя, а тогда уж останется одно: бросить такую волчью работу и идти охранять ночные кабаки – вот где гулянье, веселье, народ.

– Так как же?

– Насчёт тебя? Возьму, куда я денусь. Но не оставлю. Пойдёшь пешком.

– Ладно. Но, может быть?..

– Поглядим, в общем. За чем колготишься? Поглядим, разберёмся. Там будет видно.

– Ага, – Егор обрадовался. – Поглядите! Поглядите! – вдруг закричал он, вскакивая с места и роняя на пол стул.

Егор схватил бинокль, нацелил его на «Кольчугу».

– Что, что такое? – не понял Кокошкин и закрутил головой. – Куда глядеть? Что там?

– Кольчуга! Свет! Свет в окнах!

– Что? Дай, дай мне! – Кокошкин вырвал из рук Егора бинокль и стал всматриваться в ночной силуэт далёкой гостиницы, плавающей в свете уличных фонарей. – Скорее туда!

– Как Вы думаете, что это может быть? – одеваясь на ходу, спрашивал Егор. – Кто-то вломился или к ночи глядя зачем-то нагрянула полиция?

– Не знаю. Поглядим. Скорее запирай дом и прыгай в машину. Быстрей, быстрей давай!

Кокошкин уже завёл двигатель, а Егор всё возился с замком двери, от темноты и спешки никак не попадая ключом в скважину.

– Быстрей!

– Бегу, бегу я! Сейчас, секунду. Вот!

Егор запрыгнул в «девятку» и Кокошкин, вынимая внутренности из своего ненадёжного авто, надавил на педаль газа до упора – колёса с готовностью завертелись на мёрзлой земле, создавая ледяную плёнку.

– Ах ты, чёрт!

– Не спешите так, так только хуже. Можно вообще никуда не успеть.

– Учи учёного! – огрызнулся Кокошкин.

Он сбросил газ, выжал сцепление – колёса замерли.