Хроники частного сыска

Постояв десять секунд, они медленно тронулись с места, звонко разминая шинами мёрзлую землю.

На съезде к автомобильной стоянке «девятка» остановилась.

Кокошкин выключил фары и опустил боковое окошко – высунул голову.

Тишина. Только по шоссе несутся машины.

Не включая фар, не заводя двигателя, оставаясь на нейтралке, он опустил ручник. Машина покатилась под небольшой уклон и добралась как раз до стоянки. Кокошкин и Егор вышли, не закрывая дверей, чтобы не было стука.

Когда они увидели из своего дома огни в «Кольчуге», светилось два окна во втором этаже. Когда они ехали в машине, свет горел лишь в ресторанном зале. А теперь светился весь второй этаж, как будто все жилые комнаты были заняты. Но кем?

Они не видели ни одной тени, ни одной фигуры. Они стояли, не двигались – наблюдали. И вот в двух окнах, разнесённых по противоположным концам здания, одновременно отодвинулись шторки, и кто-то, как по сговору, посмотрел на улицу.

Кокошкин и Егор побежали к дверям «Кольчуги».

Двери и замки оказались целыми.

Они обошли здание – нигде никаких повреждений.

Из-за того, что уже второй час шёл лёгкий снег, укрыв землю белой простынкой, было легко заметить след человек. Но ни одна нога не тронула девственного зимнего покрывала. Испоганили его только Кокошкин и Егор, наследив, натоптав, зачем-то вздумавшие тревожить вечернее безлюдье под редкие толчки ветра, разгулявшегося на раздолье.

Они в растерянности встали перед главным входом.

– У тебя есть ключи? – спросил Геннадий Иванович.

– Нет. Мне не дали. Наказали звонить, если что. Да и как я вошёл бы? Все двери опечатаны, опломбированы. Нельзя входить.

– Да, нельзя. – Кокошкин растерялся ещё больше. – Что же делать?

– Не знаю. Может, ещё раз, внимательнее, осмотрим все окна и двери?

– Я не могу предложить ничего более умного, так что пошли.

Повторный осмотр не выявил каких-либо повреждений здания.

– Я слышал голоса, мужские, – сказал Егор, когда они снова встали у парадного подъезда.

– Я тоже слышал. И ещё какой-то стук. Тупой, будто деревом о дерево.

– Глядите, горит только одно окно!.

– Только что горели все.

– Тихо, может, они выходят?

– Быстро давай к заднему выходу, и будь на чеку. Если что, кричи или звони – смотри по обстоятельствам, но не геройствуй!

– Понял.

Егор помчался за «Кольчугу», а Кокошкин затаился возле парадной двери.

Но ничего не происходило.

Так, в тишине и бездействии, провели они около пятнадцати минут. Кокошкин отошёл к своей машине, присел за ней и набрал номер сотового телефона Егора, спросил:

– У тебя ничего?

– Нет, тихо.

– Я вот тут подумал, – Кокошкин помедлил, – подумал, что это…

– Призрак? – шепнул в трубку Егор.

– Да. Только почему ты говоришь в единственном числе? Их может быть много.

– Потому что главный из них – Руслан, первый пропавший. Его видели чаще.

– Конечно, чаще. Он же давно пропал.

– И всё же… А что делать, если они полезут и попрут из здания? Да прямо на меня.

– Знаешь, что я думаю? Если уж о таком говорить. Я полагаю… я думаю, что, когда они приходят оттуда сюда, они становятся обычными людьми. По физиологии. Понимаешь? И их можно поймать, сцапать. Не надо зацикливаться на их происхождении и рассусоливать с ними. Просто – по кумполу, кляп – в рот, а мешок – на голову.

– Так мне здесь оставаться?

– Побудь пока. Только отойди подальше, чтобы был лучший обзор, и, если есть возможность, спрячься, укройся за что-нибудь, понял?

– Понял. На связи. – Егор оборвал соединение.

Что-то мелькнуло в поле. Кокошкин уловил это движение боковым зрением и вздрогнул от неожиданности. Он стал всматриваться в ночь. Но ничего не увидел. А показалось ему, что по полю идёт человек.

В ресторане зажёгся весь верхний свет.

Кокошкин дёрнулся.

Три мужские фигуры прошли за стойку бара, что-то взяли и пропали, а свет остался гореть. Но через минуту кто-то спустился по лестнице, ведущей со второго этажа, и свет погас. Осталось гореть одно окно на втором этаже.

Кокошкин не опознал ни одного человека, но на всех была тёмная одежда, хотя… ночью все кошки серы. Кокошкину надо было знать, был ли среди них его подопечный. Он чертыхнулся.

– Растяпа, – ругал он себя. – Засмотрелся, словно школьник. Хотя бы подкрался к окнам или взял бинокль, растяпа!

Бинокль лежал на переднем пассажирском сидении. Кокошкин на корточках добрался до двери машины, приоткрыл её, просунул руку и завладел нужным предметом. Он поставил локти на капот и стал разглядывать в бинокль единственное освещённое окно.

И тут свет погас. Совсем. Весь. Всё здание снова было безжизненным. Темным и мёртвым.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Кокошкин злился и ждал.

Ждал полчаса. Ждал час.

Ничего. Никакого движения, нигде – ни в здании, ни в округе.

Прошло ещё пятнадцать минут, и по правую руку от себя Кокошкин увидел Егора, идущего с поля. Тот шёл тяжело, увязая в грязи, поскальзываясь, спотыкаясь.

– Ничего? – спросил Егор и присел на корточки рядом с Кокошкиным.

– Ничего. Только затекли ноги и до костей продрог. А у тебя?

– Всё, как у вас. К тому же перепачкался как последняя дворняга в помойной куче.