Хроники Червонной Руси

Дочь была похожа и на него, и на Астхик. Волосы густые и пышные, смуглая кожа, носик такой же крупный, как и у незабвенной армянки, а вот глазки с раскосинкой и чёрные брови — это его, Володарево, наследство.

Владетелю Перемышля нравилось, что дочь всегда слушает его со вниманием, что задаёт вопросы по делу, а иногда даже заранее догадывается, о чём дальше поведёт он речь.

Не жалел Володарь для Ирины книг, чла юная девица и хроники Малалы[312], и Амартола, и языческие русские летописи, и Палею. О Евангелии и Апостоле и говорить нечего, могла на намять пересказать многое из прочитанного. Недавно доставили Володарю в Перемышль две многоценные книги. Одна — чешская хроника некоего Козьмы Пражского[313], вторая — труд англосаксонского короля Альфреда Великого[314]. Первую книгу прислал в дар дружественный князь чехов Борживой, сын королевы Свентославы, вторую в русском переводе привезли галицкие купцы из Переяславля по велению Владимира Мономаха вместе с его очередной грамотой. Мономах писал, что книгу сию на английском языке много лет назад привезла с собой на Русь его первая жена Гида и что он, Мономах, пусть и плохо, но освоил чужую для себя молвь, после чего монахи из обители на Льтеце перевели поучение древнего англосаксонского короля на русский.

Письмо и подарок могущественного родственника говорили о благорасположенности Мономаха, и это было весьма хорошо для владетеля Червонной Руси. Вместе с тем Володарь с удовлетворением отмечал, что юная дочь сильно увлечена книжным чтением.

«Воистину править, властвовать готовится, набирается мудрости», — размышлял Володарь.

Ирина жила в отдельном тереме и мало общалась с единокровными братьями и сестрой, зато с княгиней Анной она, кажется, была довольно дружна. По крайней мере, и Анна никогда ни единым словом худым или упрёком не обмолвилась о дочери своего супруга от наложницы.

Вообще, после отъезда в неизвестность Таисии семейная жизнь князя потихоньку наладилась. Княгиня оказалась жёнкой домовитой, умело вела хозяйство, следила за тиунами и челядью, заботилась о чадах. Правда, заметно было, что Марию и Ростислава любит сильнее, чем Владимирку.

— Неслух еси, — говорила Анна, поджимая губки, о старшем сыне.

В очередной раз побывав в дочерней светёлке и рассказав Ирине о своей жизни в далёкой Тмутаракани, Володарь собрался уже уходить, когда челядинец вдруг подвёл к нему восьмилетнего Владимирка, грязного, в порванной в нескольких местах холщовой рубахе и с синяком под глазом.

— Вот, княже, играл на дворе с ребятами, подрался, еле разнял, увёл, — сообщил холоп.

Владимирко стискивал уста, чтобы не расплакаться.

— Кто ж тебя так разукрасил? — спросил его строгим голосом Володарь.

— Да Иванко, Халдеич, — зло буркнул в ответ княжич.

— Что ж ты с ним не поделил?

— Чего мне с ним делить? — скользнула по лицу мальца исполненная презрения усмешка. — Я князь. Меня слушать все должны, а он всё по-своему.

— Выходит, ты первым на него полез? — продолжал допытываться Володарь.

Владимирко промолчал, уныло передёрнув плечами.

Ирина, глянув на виноватое лицо братца, не выдержала и прыснула от смеха в кулачок.

— Дозволь, отче, я его уведу, вымою и переодену. — Она взяла мальца за руку.

— Добре, — коротко отмолвил Володарь, прерывая разговор с сыном.

Нс правились ему задиристость и упрямство Владимирки. Как бы не развились качества эти в княжиче, не вырос бы он в злодея и переветника. А то... У Игоревича ведь тоже и мать была, и воспитатели вроде добрые... И у Святополка тоже, верно. Ну, там понятно, Гертрудин сынок. Как говорят, яблоко от яблони недалече падает.

Владимирко на старшую сестру смотрел с благодарностью. Ирина любовно провела дланью с серебряным перстеньком на пальце по светлым вихрам братца, ласково улыбнулась ему и увела в верхние покои.

Володарь, вздохнув, направился в сени.

Чувство было такое, что с дочерью в скором времени предстоит разлука. Пора, пора красной девице замуж. Не век же в светёлке сиживать за книгами и за рукодельем да отцовы рассказы слушать. Сыскать бы ей жениха доброго.

«Нужны союзники», — вспомнились слова Татикия.

...«Долго жить будешь, ромей!» — едва не воскликнул Володарь, когда вдруг этот Татикий предстал перед его взором в главной горнице дворца. Всё такой же бритоголовый, широколицый, с таким же золотым протезом вместо носа, только морщин на лице заметно больше да брови стали совсем седы. Тело патриция облегала украшенная самоцветами светло-голубая хламида, на ногах виднелись чёрные кампагии[315] с вкраплениями драгоценных каменьев.

В руках Татикий держал багряный императорский хрисовул с золотой печатью.