Хроники Дао

Сайхун прошел через главные ворота поместья. Дождь не переставал, и он открыл зонтик из бамбука и промасленной бумаги. Темные, плотные тучи быстро неслись над землей. Крупные капли тысячами барабанных палочек колотили по зонту. Сайхун взглянул наверх: затянутое облаками небо напоминало зеркальное отражение океана в непогоду. Ненастье показалось ему морем, которое вздумало обрушиться на него.

Глава тридцать третья Нет больше песен

В Соединенные Штаты Сайхун вернулся со свежими воспоминаниями о Китае. Ему все еще виделись последние розовые лучи заката на белой штукатурке, индиговые тени тополей, причудливо изогнувшиеся по золотистой шелухе, укрывающей деревенское гумно, яркие изумрудные гроздья, свисающие с бамбуковых подпорок. Перед внутренним взором возникали образы стариков: они одиноко сидели в дверях своих хижин и поигрывали на струнных инструментах, нисколько не заботясь об аудитории, целиком пре-даваясь наслаждению от игры. Вспомнил он и дымок далеких костров на фоне кобальтово-синего неба; даже воспоминание о том, как он бродил по щеткой стерне на полях, сейчас казалось очень близким и дорогим. Память жила в нем. Даже посреди опустевших полей он чувствовал пульс жизни: деревья, ветер – это дыхание самой природы, – крохотные лягушки в 6ороздах, быстрый излом крыльев ласточки, шорох змеи. -i«Там, в Китае, время тянулось медленно. Это были удары сердца, которое велось глухо и неторопливо. Безусловно, день везде служит границей; но у его народа весь цикл изменений бытия вдвойне отличался от принятого в Америке. Вместо часа здесь использовались два отрезка времени по.шестьдесят Минут, так что китайцы делили сутки лишь на двенадцать периодов, каждому из которых было присвоено поэтическое имя. Месяцы соответствовали лунному циклу, двадцать четыре поры составляли год. Люди с удовольствием ожидали этой удивительной смены времен: Сезон Дождей, Большая Жара, Малый Снег, Начало Весны. Здесь не было никакой спешки – разве что тяжелая работа, да иногда приходилось голодать, или желтый ветер мог окатить кучей пыли и грязи – но жизнь, по крайней мере, была честной, прямой. Люди жили поближе к земле, внимательно вслушиваясь в медленный ритм – легкое эхо мощного биения сердца планеты.

Здесь же, в Питтсбурге, жизнь мчалась, словно экспресс. Земля была покрыта коркой асфальта и бетона, стальные столбы пронзали ее насквозь. Деревья, как и саму природу, сосредоточили в точно отмеренных отверстиях тротуарного панциря, животных быстро разобрали по видам и определили в $№парки. Люди мчались в автобусах и автомобилях, чтобы начать свой восьмичасовой рабочий день, расписанный по минутам. Восемь часов. Работа. Цифры. Никакой поэзии. Восемь. На работу – в восемь, отработать – тоже восемь, под слепящим сиянием ламп дневного света, в потоках искусственного ветра из железных систем подачи воздуха, в одежде из химикатов, съесть свой рацион из продуктов, которые, верно, никогда не дышали, не ходили по настоящей земле, которым не довелось пустить нежные корни в рыхлую, комковатую и надежную почву.

Неужели кухня со знакомой пищей, неужели новая семья, в которой все говорят на языке твоей родины, – это твой новый дом? Неужели родной очаг – это черные волосы, округлые лица, смуглая кожа цвета амбры, ониксовые глаза и смех? Глупая шутка с непереводимым смыслом, дурацкая, но вместе с тем невинная – совсем как дома. Еда так и оставалась едой, но это особое чувство, когда просто говоришь, когда лепишь вместе потрясающие, восхитительные слоги, известные тебе с детства, когда играешь свою роль, которую тебе отвели старейшины, когда собираешься вместе при малейших признаках несчастья, делая при этом особые жесты, в соответствии с обычаем, таким древним, что все уже стало практически врожденным, – о, это была особая, пряная приправа, настолько душистая, настолько сводящая с ума своим изумительным вкусом, что безумные воспоминания заставляли глаза подниматься к небу в немом восхищении!

Что же касается китайцев Питтсбурга, они до сих пор продолжали жить в том ритме, который установился еще в девятнадцатом столетии, когда люди приезжали в Соединенные Штаты, чтобы строить здесь железные дороги, искать золото в шахтах, заниматься сельским хозяйством и ловить рыбу. Лишь немногих увезли сюда силой; другие отправились на чужбину лишь в отчаянных попытках заработать деньги. Десятилетиями борясь с нуждой, они отчаянно трудились, чтобы сложить по крупицам свое богатство. Кое-кто мечтал вернуться домой богачом. Другие работали, чтобы привезти на запад свою жену или семью.