Постепенно из воды выступали мощные стены волнорезов, границы отделяющие порт от открытого моря, защищающие суда от ветров и непогоды. Границы порта были определены так, чтобы риск быть вынесенным на скалы или к мели были самым малым. Глубокая вода вела в гавань. Пока в море создавалась рукотворная гавань, дополняя то, что создано Всевышним, на берегу тоже шли работы. Удобные причалы для кораблей, даже самых больших, места, где можно выгрузить и хранить товары, дороги от причалов до складов. Все это, как по велению волшебника возникало на пустынной окраине.
Герод с той частью своего двора, где ценились не интриги, а умения, почти переселился в Себастию. Впрочем, сам он забыл, что значит жить под одной крышей, превратившись в кочевника. Совсем не юный. В волосах седины уже больше, чем смоли, глаза покраснели от постоянного недосыпания. Но горели они все тем же огнем, все той же страстью, поглощавшей его, дающей ему силы. Герод метался между гигантскими стройками в Ерушалаиме и Себастии, в новом порту, названном им в честь правителя мира Кесарией. А помощников становилось все меньше.
Тихо ушел из жизни в окружении детей, внуков и правнуков верный Барух, до последнего дня старающийся держать в своих руках дела дома. В далекой Александрии скончался брат Ферарос. Теперь там ведут дела его потомки. Герод успел прибыть к его ложу, последний раз повиниться перед ним, за все вольное и невольное зло, что причинил ему в жизни. Братья виделись не часто, но любили друг друга. И теперь в час последнего прощания перед вечностью старались заново пережить то время, когда они были вместе, когда жив был их отец, Антипатр.
Симон занял место Баруха возле царя и главы дома. Только, если Барух был мудрым и веселым, то Симон постоянно ворчал. Когда Герод изложил свой план строительства порта на месте бедной деревушки с мелкой гаванью для лодок, Симон причитал неделю, что царь и раньше был не особенно умен, а теперь и вовсе сошел с ума, и решил пустить по миру и свое царство, и его Симона, несмотря на то, что тот теперь его родственник. Впрочем, несмотря на постоянное нытье, к которому Герод за много лет привык, Симон был незаменим во всем, что касалось подсчетов, организации поставок, сведения концов с концами. У него всегда где-то были припрятаны какие-то запасы «на черный день». Это спасло и страну, и самого царя в трудный год, когда хлеб не уродился, а скот падал так кучно, что поля покрывались телами мертвых животных. Голод в тот год обрушился на Иудею.
Но все золото и серебро уже ушло на закупку мрамора и дерева, на строительство Ерушалаима и Себастии, прокладку дорог и каналов. Главное же, очень много средств ушло на перестройку Масады, древней крепости на краю пустыни. Конечно, скоро ждали поступлений, но пока денег не было совсем. Ну, почти совсем. Именно тогда Симон стеная и хныча, что теперь уж царь совсем себя разорит, провел Герода в дальнюю комнату дворца. Долго копался в связках ключей, продолжая причитания про бедного Симона и царя, который решил его разорить. Наконец, достал нужный ключ, отпер дверь и… Герод застыл.
Комната до самого верха была завалена золотой и серебряной посудой, кубками и цепями из драгоценных металлов. Этого было очень и очень много. Его хватило, чтобы закупить хлеб и скот, накормить всех бедствующих, дождаться поступлений средств от торговли.
Про «родню» Симон тоже не солгал. В покои Герода как-то сама собой вошла дочь Симона, Малтака. Любовь с ней не появилась, но появился уют даже в тех временных жилищах, куда заносила жизнь непоседливого монарха. Родились дети, Архелай и Антипа. С ними Герод отдыхал душой, а они платили отцу самой искренней и почтительной любовью. Собственно, Симон оставался последним из советников-друзей. Новые появлялись редко. То есть советники и помощники были. Но были они не друзьями, но расторопными слугами. Они быстро и разумно выполняли поручения царя, но очень редко и робко позволяли высказывать сомнения, проявлять самостоятельность. Всех, способных на такое, приходилось отправлять главами далеких представительств. Правда, один новый помощник и друг появился. Новый и неожиданный.
Еще в страшно далекие годы правления Антония и Клеопатры, когда Героду пришлось часто бывать в Александрии, он познакомился с философом Николаем Дамасским, жившим при дворе Клеопатры и занимавшимся воспитанием ее детей от Антония. Молодому царю показался симпатичным еще более молодой философ и историк. Они подолгу беседовали вечерами в доме Герода, расположенном в иудейском квартале Александрии, или в царском дворце.