Хроники Герода

В Кесарии впервые в Иудее, да и не только в Иудее была проложена канализация, обеспечен постоянный приток воды. Чистота городских улиц, особенно двух центральных – Кардо и Декаманус – поражали приезжих. По молу прошел портик, служивший и украшением порта, на манер царской гавани в Александрии, и защитой от зноя или дождя. Стеллы и колоны в честь Августа, в честь римских друзей Герода украшали площади города. Кольцо садов опоясывало его, подчеркивая красоту и строгость стен и башен. С каждым днем возрастало число жителей города. Сюда переезжали торговцы и ремесленники, корабелы и философы. Десятки тысяч жителей наполняли улицы нового города всеми наречиями мира.

Процветал и город Себастия, прежде пребывавший в забвении, а теперь оказавшийся одной из важных стоянок на пути в Кесарию. Его смоквы и маслины славились по всему востоку, как и сады Себастии. В Иудее, той старой Иудее, что сложилась вокруг Ерушалаима, еще большинство жителей спало и видело древние сны. Люди там жили так, как жили со времени возврата из вавилонского плена. Герод не мешал их жизни. Он знал, что самые лучшие и благородные начинания губит торопливость. Он даже получил разрешение Августа, лично совершив визит в Рим, на защиту местных верований от посягательства извне. Даже римские легионеры, вступая в Ерушалаим, снимали изображения со своих значков, поскольку иудеи запрещали изображения. Но на севере и на юге страны, теперь обширной, как никогда, бурлила жизнь.

Недовольные Геродом, конечно, оставались. Особенно среди священников, еще недавно бывших самым влиятельным сословием в Иудее, ставившим и смещавшим царей. Они старательно проклинали царя, обличали его гордыню и его преступления. Но Герод не очень опасался этих детей дворцов, способных только говорить. Да и народ Иудеи, счастливый наступившими спокойными и сытыми временами, не очень поддавался на их речи. Были и другие. Те, что упорно ждали конца времен, предрекали его. Для них цветущая и благополучная Иудея оказывалась костью в горле. Сам облик огромного Храма и дворца, шумных рынков Ерушалаима и красоты его улиц, сам вид процветающего севера и крепнущей державы отнимал у них смысл их жизни. Они тоже обличали. И в отличие от первых в их словах была живая боль. Герод даже жалел их, дозволяя ругать себя, обличать в преступлениях, которые он не совершал. Ведь его план, созданный им и Николаем Дамасским, благословленный Августом и Агриппой начал сбываться.

Все больше жителей основной области Иудеи обращались к ремеслу и торговле, начинали жить в другом времени, времени истории. Они оставались иудеями, соблюдали заветы, но все более становились римлянами, жителями Космополиса. Они любили свою землю и именно потому хотели не отгородить ее стеной от мира, но сделать его центром, процветающим, манящим, желанным.

Одно беспокоило царя. Ему уже седьмой десяток. Сил с каждым днем остается все меньше. Успеет ли он? Успеет ли воплотить свою детскую мечту о том, чтобы слить мудрость Храма и величие Рима в единую сущность? Смогут ли его наследники подхватить его бремя, смогут ли дать его возлюбленной то, что она заслужила – покой и процветание? Ответа он не находил. Страх за свое дело, на которое он положил всю жизнь, терзал его все сильнее, по мере того, как сил оставалось все меньше. Он успокаивал себя зрелищем расцвета страны, видом цветущих селений и городов, но беспокойство оставалось. Дело еще не сделано. Все еще может обернуться и в другую сторону. Привычки – великая сила, а малейшая попытка давить на них вызывает страх и желание еще сильнее вцепиться в неудобный, но привычный и обжитый мир.

Все еще может измениться. И тогда голоса его врагов и недоброжелателей уже будут звучать иначе, иначе восприниматься людьми с полей. И тогда. Ведь противостоять им будут не вечно грызущиеся наследники Александра Македонского, а стальные римские легионы. Неужели его Иудея поверит тем, кто подведет голову ее народа под римские мечи, превратит их из защитников во врагов. Герод боялся даже представить себе это несчастье.

* * *

Иосиф Флавий оторвал глаза от свитка. На этот раз, чужого свитка. Это был труд Николая Дамасского о нем, о Героде. Чем больше читал он этот труд, тем глубже проникался величием замысла врага его предков. Слить воедино мудрость иудейского Закона, гармонию Эллады и силу Рима, создать новый, совершенный мир. Сказка? Утопия? Да. Десятки мечтателей описывали ее, древние философы писали трактаты про идеальное общество. Но тут было другое. Герод не мечтал. Точнее, мечтал, но мечты его воплощались в города и порты, дороги и крепости, в полную миску на столе погонщика ослов и тенистые сады для любителей мудрости. Иудея при нем увеличилась вдвое, а народ все прибывал в процветающую страну из окрестных земель.