Хроники гномки, или путь целителя (СИ)

Обо всём этом экзарх размышлял, пока шел по дорожке ко входу в здание. Высокие двери бесшумно распахнулись перед ним. Просторный и светлый вестибюль производил смешанное впечатление — множество зеркал, располагавшихся повсюду, искажали реальность, и мешали определить истинные размеры холла. Среди десятков отражений дренея, смотревших на него со всех сторон, вокруг мелькали десятки, если не сотни других, выглядевших смутными, словно призрачными. Он и сам почувствовал себя неуверенно в этом странном и непонятном месте.

Мимо экзарха сновали пациенты и фигуры в белых халатах, но никто, казалось, не обращал на него внимания, словно он был чем-то нереальным. А, может, нереальными были они?

Кто-то тронул его за плечо.

Обернувшись, Оккам встретился взглядом с невысоким дренеем, с морщинистым лицом, облаченным в короткий кожаный жилет со множеством заклепок, поверх которого был накинут белый халат.

— Экзарх Оккам, если не ошибаюсь? — голос дренея был чуть хрипловатым.

Оккам склонил голову.

Дреней удовлетворенно кивнул. — Идёмте, ваше попечительство, я провожу вас.

Лицо дренея смутно казалось знакомым экзарху, но он не мог припомнить, где его видел.

— Мы знакомы? — спросил он на всякий случай.

Дреней сделал неопределенный жест рукой. — Буреград — небольшой город, — расплывчато ответил он, — Возможно, имя старого Пыха кому-то что-то да говорит.

— Этот белый халат, — снова заговорил Оккам, когда они поднимались по лестнице, — Означает принадлежность к ордену?

Пых покачал головой. — Здесь не существует понятия ордена в том смысле, в котором вы привыкли понимать, отец экзарх. Это — особенное место. Тут кто-то теряет себя, а кто-то — находит. Наша задача — помочь обрести равновесие ищущим. И те, кто преуспевает в этом, становятся Проводниками, балансирующими на грани реальностей… Белый халат — лишь символ просветления.

«Иными словами», — подумал экзарх, — «Все они тут не совсем нормальные».

Словно угадав его мысли, Пых усмехнулся.

— Иногда, — сказал он, — Мне снится, что я заперт в бесконечном пространстве со стеклянными перегородками, словно белка в колесе, совершающая бессмысленный бег. И в тот момент, когда я вижу этот сон, я уверен в его реальности. Так где же настоящий я?

Оккам пожал плечами. — Свет! — сказал он, — Нельзя забывать про Свет! Истинное знание доступно лишь разуму, просвещенному им. Иначе мы обречены блуждать в потемках.

Пых покачал головой. — Я не силён в теософских вопросах, — сказал он, — Для шамана реальность всегда относительна. Впрочем, — он хитро улыбнулся, — Возможно, в лице отца Зебория вы, экзарх, найдете достойного оппонента.

Они остановились у потемневшей двери, покрытой облупившейся краской. На позеленевшей от времени медной табличке крупным готическим шрифтом было выведено: «Зеборий».

Оккам повернулся к своему провожатому, чтобы поблагодарить его, но обнаружил, что тот исчез, словно растворившись в неярком свете мерцающих светильников.

Пожав плечами, дреней осторожно постучал в дверь. Тишина. Он постучал еще раз и прислушался. Непонятный шум, доносившийся из-за двери, сбивал его с толку. Наконец, постучав третий раз, экзарх нажал дверную ручку, издавшую скрип, и дверь неожиданно легко подалась, пропуская Оккама в полутемную келью.

Здесь стоял тяжелый сивушный запах. Неподалеку от входной двери у стены располагался топчан, рядом с которым высился пузатый бочонок и маленький столик с деревянной резной кружкой. На топчане, скрестив ноги, восседал невысокий старичок, которого можно было принять как за человека, так и за дворфа. Окладистая седая борода торчала в разные стороны воинственными клочьями, круглая лысина поблескивала капельками пота. Насупившись, старик не сводил сосредоточенного взгляда с крохотной модели гномской огнестрельной боевой машины, с жужжанием кружащейся по полу, по-видимому, и являвшейся источником шума, который экзарх слышал из-за двери. В руках у старика была зажата небольшая коробочка с рычажками и кнопками, посредством которой, очевидно, он управлял перемещениями машины.

Экзарх кашлянул, но это не произвело ни малейшего эффекта на увлеченного дворфа (или, всё-таки, человека?); казалось, он вообще не заметил появления в комнате постороннего.

— Крона кай крестор, — произнёс дреней традиционную форму приветствия, — Мир тебе, почтеннейший Зеборий!

С тем же успехом он мог обращаться к деревянному бочонку.

В некоторой растерянности, экзарх приблизился к топчану. — Отец Зеборий! — окликнул он старика, — Вы слышите меня?

Модель боевой машины все с тем же противным жужжанием описала круг и уткнулась в сапог экзарха.

Старик поднял глаза на дренея, и с интересом уставился на него, словно только что заметив его присутствие.

— Меня прислал его высокопреосвященство… — начал Оккам.

Старик с непроницаемым выражением лица снял со стола деревянную кружку и, отвернув у бочки невидимый экзарху краник, наполнил ее до краев темной жидкостью с резким запахом.

Так же молча поставил ее перед дренеем и устремил на него выжидательный взгляд.