Хроники Януса

– Что, скажи, я должна была видеть? – непонимающе произнесла она.

Я был обескуражен. Посмотрев по сторонам, я не заметил, чтобы кто-то кроме меня удивлялся на девочку. Буквально ещё через минуту я увидел, как девочка возвращается. Пройдя мимо меня, она как-то странно улыбнулась мне и направилась дальше к колоннаде. И опять чудеса: её левая рука была прежней, словно ничего не происходило.

После этого случая я подумал: боги, должно быть дурачатся, вызывая такие видения… если, конечно, это были они.

***

Вернусь, однако, к рассуждениям Фабии. Через несколько дней после того дня она увлечённо рассказывала мне про эрос и прагму, о которых прочла у Аристотеля. Эрос, пояснила она, основан на желании, а прагма – на рассудке Эти два вида любви должны уравновешивать друг друга подобно противоположным краям шеста канатоходца, который должен сохранять баланс, двигаясь по канату, и это неперменно должно происходить в движении, ибо если канатоходец будет стоять на месте, он упадёт. Сам же канат, сказала она, это жизненный путь двух людей, соединённых брачными узами.

Я не мог не восхититься такому остроумному поэтическому сравнению, в котором крылась глубокая аллегория.

Думаю, Фабия неспроста сказала мне об этом: она так говорила о себе. В иносказательной форме она давала понять мне что она сама хочет, и что ждёт в ответ. Как я говорил, она могла, но не хотела соблазнять меня, подталкивая к браку; она хотела быть честной и намекала, что моё решение должно быть рассудочно. Но я колебался. Я медлил. Я молчал, ибо, как я сказал раньше, моё чувство к ней было очень противоречиво – противоречиво, как она сама. Я стоял на месте с трудом балансируя. И, поскольку она видела во мне лишь страсть (о которой я думал как о любви), это не отличало меня никак от других. Она ждала, когда моя страсть уляжется и уступит место рассудку, который уравновесит это подобно шесту в руках канатоходца, который остановился… но лишь на время, чтобы продолжить путь.

Far

Я упоминал, что в жилах моей жены течёт сабинская кровь. Таким образом, я буквально «похищал сабинянку» как гласило наше предание, что стало немалым предметом шуток среди моей родни, ибо по традиции в разгар пира и веселья мужу надлежало взять жену, положить её на плечи слово пастух – козу и, неважно сколько ты выпил, твёрдой походкой направиться в покои…

Плиния призналась, что переволновалась накануне свадьбы.

Приготовления римской невесты – крайне утомительный ритуал. Традиция требует соблюсти все детали и формальности, а в её случае на латинские традиции накладывались сабинские.

В свадебных приготовлениях моей невесты особо усердствовали её родственницы, каждая из которых, похоже, считала себя сведущей больше чем другая. Неразбериха и разногласия между женщинами затянули дело: начавшись с рассветом, приготовления закончились едва ли не в полночь, и Плиния едва не забыла снять лунулу и положить её на ларариум.

Все римские девушки до свадьбы носят медальоны в виде лунного серпа. Считается, что лунулы дают защиту от порчи и сглаза. Они – символы покровительства богини Л'yны, которая хранит наших девственниц, и которая сродни греческой Селене. Вечером, накануне дня свадьбы невеста должна снять с себя лунулу и положить на домашний алтарь. Если она этого не сделают до полуночи, лары внушат ей тоску по отчему дому.

Лунулы носят все незамужние девушки и девочки с пяти лет. В «незамужних девочках» нет оговорки, ибо римские законы разрешают браки для женщин с двенадцати лет. Среди знати ранние браки не приветствовались, и я лично не помню, чтобы среди моих знакомых невеста была младше шестнадцати, а жених – восемнадцати, чего не скажешь о простолюдинах; там такое сплошь и рядом. Девочки-жёны, перед тем как уйти в дом мужа, так же клали на домашний алтарь свои лунулы и, вдобавок, должны были сжечь все свои домашние игрушки. Непросто для детской души. Но таковы наши обычаи.

Ещё кое-что о наших обычаях, вспоминая приготовления Плинии.