Хроники Кадуола

Уэйнесс подвергалась не менее придирчивой критике, чем ее брат. Иллеганс Вук, напоминавшая правильностью форм античную статую и также увлекавшаяся «мистическими ароматами», не замечала у Уэйнесс вообще никакой фигуры. «У мокрой кошки больше округлостей!» — возмущалась Иллеганс. «Невыразимый зануда» Сеиксандр Лаверти, однако, не разделял ее точку зрения: «Все необходимые округлости у нее в наличии и в должных местах, причем они не отвисают и не расползаются, как у некоторых». У «бесстрашных львов» Уэйнесс также вызывала пристальный интерес. Но она не проявляла почти никакой склонности к флирту, в связи с чем «бесстрашные львы» заключили, что девушка страдает сексуальной фригидностью, но никак не могли согласиться по поводу надлежащего метода излечения несчастной от этого недуга.

Начался первый семестр. Майло и Уэйнесс посещали занятия и приспосабливались к новому распорядку жизни. Глоуэн взял на себя функции экскурсовода, разъясняя им, в меру своего понимания, школьные традиции и обычаи. Дети консерватора достаточно равнодушно отнеслись к тому факту, что другие студенты оказали им прохладный прием. Майло признался Глоуэну: «Тебе в Строме было бы гораздо труднее — там студенческие кружки представляют собой, по существу, маленькие тайные общества».

«Тем не менее…» — начал было возражать Глоуэн.

Майло сделал успокоительный жест рукой: «Поверь мне, все это совершенно несущественно. У меня нет ни малейшего желания присоединяться к какой-либо группе, и у моей сестры тоже. Ты зря беспокоишься».

«Как знаешь».

Майло рассмеялся и похлопал Глоуэна по плечу: «Ну-ну, не обижайся! Мне очень приятно, что ты считаешь нужным беспокоиться по моему поводу».

Глоуэн попробовал рассмеяться в ответ: «Даже если бы мы не были друзьями, меня бы раздражала всеобщая неприязнь к приезжим».

Чувства Глоуэна к Уэйнесс были чем-то бо́льшим, нежели дружеская приязнь, и он не знал, как с этим быть. Он все чаще думал о ней — почти против своей воли, потому что решил раз и навсегда положить конец делам сердечным. Его ужасала возможность влюбиться в Уэйнесс — и обнаружить полное отсутствие взаимности. Что тогда?

Беспристрастное дружелюбие Уэйнесс не позволяло догадаться о ее внутренних переживаниях. Глоуэн даже подозревал иногда, что она делала все возможное, чтобы как можно меньше с ним встречаться — а это, в свою очередь, вызывало в нем муки сомнения и замешательства.

В один прекрасный день Глоуэн, сокрушенный противоречивыми желаниями, бросился в кресло, уставился в окно и попытался принять хоть какое-то решение. Если он попытается сблизиться с девушкой, а она вежливо, но недвусмысленно покажет ему на дверь, по всей вероятности его это унизит и огорчит. С другой стороны, если он не предпримет такую попытку и продолжит упрямо заниматься только своими повседневными делами, он ничего не выиграет по умолчанию и, опять-таки, будет чувствовать себя отвратительно — по сути дела, гораздо хуже, потому что в таком случае он, вдобавок, будет стыдиться своей трусости… Кто он, в конце концов? Клатток или тряпка? Набравшись храбрости, Глоуэн позвонил дочери консерватора: «Алло, это Глоуэн!»

«Надо же! И чему я обязана такой честью?»

«Никакого повода для разговора у меня нет, на самом деле. Просто я собираюсь завтра кое-чем заняться и подумал, что тебе это тоже может быть интересно. Вот я и позвонил».

«Очень мило с твоей стороны! Я была бы не прочь немного развлечься. Совсем не прочь! Но что ты задумал, если не секрет? Надеюсь, ничего страшного… хотя я все равно, наверное, соглашусь».

«Завтра будет хорошая погода для плавания под парусом. Мы могли бы позаимствовать шлюп и устроить пикник на Океанском острове».

«Звучит соблазнительно».

«Так ты поедешь?»

«Почему нет?»

3

Действительно, Глоуэн не смог бы наколдовать погоду, более подходящую для плавания под парусом, даже если бы это от него зависело. Сирена ярко горела в синем утреннем небе, бодрящий прохладный бриз налетал, чуть покалывая кожу, с северо-востока — как раз в требуемом направлении.

Глоуэн и Уэйнесс встретились рано утром у крытой пристани Клаттоков, взобрались на борт шлюпа, подняли паруса и отдали швартовы. Тихо выскользнув на середину реки, лодка подхватила парусами бриз и слегка нырнула носом, после чего развернулась и двинулась вниз по течению — через лагуну к устью и в открытый океан. Глоуэн взял курс на зюйд-тень-ост и закрепил руль; шлюп удалился от берега в бесконечный простор, где не было ничего, кроме пологих, медленных, прозрачно-синих волн, чуть подернутых рябью.

Молодые люди устроились поудобнее на подушках в кокпите.

«Хорошо плыть под парусом! — сказала Уэйнесс. — Всюду покой, безмятежность проникает в душу. Ничего не слышно, кроме ветра, волн и тихого разговора. Обиды и сожаления становятся забытой игрой воображения. Никаких забот. Мысли о повседневных обязанностях убегают быстрее воды, кипящей за кормой».

«Если бы! — отозвался Глоуэн. — Зачем ты мне напомнила!»

«Напомнила о чем? Ты что-нибудь забыл?»

«А, тебе повезло! Девушкам не дают таких поручений!»