Хроники Кадуола

Чувства Глоуэна тоже притупились, хотя по ночам он часто лежал, уставившись в темноту и пытаясь увидеть внутренним взором лицо убийцы. Иногда ему казалось, что он стоит на площадке за театром, и преступление совершается перед его глазами. Вот он, грузовик! А там, в кузове — молчаливая темная фигура! А вот идет Сесили — спешит пружинистыми шагами, хотя ей мешают большие разноцветные крылья. Вот она удивленно остановилась на площадке и подошла к грузовику, ничего не опасаясь, потому что ее позвал кто-то, кого она хорошо знала. И Глоуэн напрягался до шума в ушах, пытаясь увидеть лицо душегубца глазами Сесили, подходившей к кузову. Временами он узнавал какое-то сходство с Арлесом, но в большинстве случаев лицо оставалось бледным размытым пятном.

По логике вещей — убеждал себя Глоуэн — насильником и убийцей не мог быть никто, кроме Арлеса. Когда Друзиллу попросили подтвердить рассказ Арлеса о событиях того вечера, она дала весьма и весьма сомнительные показания. Алиби, предоставленное Арлесу этой легкомысленной ветреницей, по мнению Глоуэна равнялось отсутствию алиби или даже свидетельствовало о его отсутствии.

Допрос Друзиллы проводили на приморской террасе гостиницы «Араминта» сразу после того, как Друзилла позавтракала. Свидетельница сидела, подняв ноги на скамью и обхватив руками колени; утренний ветерок трепал ее белесые, почти розоватые волосы, а пышные ягодицы туго натягивали ткань белых бриджей. Вспоминая судьбоносную ночь Большого Маскарада, она не удержалась от лукавой улыбки — на пухлых щеках появились ямочки.

«Хотите знать всю правду? Без шуток? Ну и получайте свою правду! Я напилась до умопомрачения, —Друзилла помотала головой с гордым сожалением, будто удивляясь своему подвигу. — В доску! И нисколечко об этом не жалею. А чего вы хотите? Все, кто вокруг меня вертятся — паршивые кислобздеи, безмозглые дуболомы и вонючие подонки. К тому же я страшно разозлилась на Флорри...» (Она имела в виду Флоресте.) «…а мой жених, когда я пожаловалась, только рассмеялся. Намур, вы же его знаете — красавчик, конечно, бабы за ним бегают толпой, но такое же животное, как все, по сути дела… Совершенно не понимаю, что я в нем нашла? Спанчетте, этой бомбе, сто́ит его пальчиком поманить — он бежит, как миленький! Вы бы знали, как она меня ненавидит! Фуф!» (Последний звук должен был передать чрезвычайную интенсивность злобы, исходившей от Спанчетты.) «В любом случае, я подумала: «Вот я вам всем покажу!» Насосалась в зюзю и прекрасно провела время, кстати! Нисколечко не жалею!»

«Так как насчет Арлеса?»

«Ах да, Арлес там был. Какое-то время, точно не помню… Помню, мы с ним смотрели начало «Фантасмагории» — мы ж все-таки с ним «Лицедеи», как-никак… А вот что потом было? Черт его знает… Помню, он меня хотел оттащить на берег реки, это я хорошо помню. Не пошла я туда, ну его — там лягушки и колючки, и всякая кусачая тварь летает. Ну, а он, как водится, обиделся и ушел. Тут у меня просто голова закружилась, ничего не помню. По-моему, я свалилась и заснула на скамейке. В любом случае, когда я чуть-чуть пришла в себя, было уже далеко за полночь, и все сорвали маски. Арлес вернулся, и я заставила его проводить меня домой, а то меня здорово шатало и тошнило».

Показания Друзиллы погрузили отдел расследований в уныние. Считалось, что Арлес, по-видимому, виновен, но никто не мог предъявить ему обвинения, основанные на убедительных доказательствах, так как преступником с таким же успехом мог быть кто-нибудь другой в еще одном «первобытном» костюме.

Неопределенность усугублялась одним любопытным обстоятельством, которое дорого обошлось сержанту Керди Вуку. Ему приказали отправиться в гардероб «Лицедеев» и конфисковать два «первобытных» костюма. Керди получил это поручение в конце рабочего дня; на следующий день он должен был сдать несколько зачетов, в связи с чем отложил исполнение приказа. К тому времени, когда Керди явился за костюмами, их уже не было, хотя гардеробщик мог поклясться, что видел их еще вчера.

Халатность Керди в этом случае, а также тот факт, что он не отчитался об отлучке Арлеса из патруля, повлекли за собой снижение в звании и строгий выговор от Бодвина Вука.

Керди выдержал головомойку безразлично, с деревянной усмешкой, что дополнительно взбесило директора отдела B. «Что вы можете сказать в свое оправдание, сударь?» — рявкнул Бодвин.

«Я был готов к выговору и, как вы могли заметить, выслушал его с достоинством, — ответил Керди. — Понижение в ранге, однако — чрезмерное наказание, совершенно несправедливое!»

«Неужели? — язвительно спросил Бодвин Вук. — И почему же?»

Керди нахмурился, помолчал, и выразился настолько осторожно, насколько умел: «Иногда, директор, человек вынужден руководствоваться своими принципами».

Это заявление заставило Бодвина Вука резко выпрямиться в кресле. Он поинтересовался угрожающе ласковым тоном: «Ты считаешь, что приказы можно исполнять только в том случае, если они согласуются с твоими личными убеждениями?»