Хроники Кадуола

За три года Глоуэн слегка изменился. Ростом он теперь не уступал Шарду, и откуда-то в нем появились не слишком бросающиеся в глаза, но вполне ощутимые решительность и самоуверенность, создававшие впечатление, что он преждевременно повзрослел. Так же, как и Шард, он был худощав и строен, широк в плечах и узок в бедрах. Так же, как и Шард, он двигался с обманчивой легкостью, почти элегантной в своей непринужденности. Лицо его, не такое костлявое, сумрачное и хищное, как у отца, смягчалось прозрачными темно-карими глазами, густыми, хотя и коротко подстриженными черными волосами и широким улыбчивым ртом с задумчиво опущенными уголками. Его не слишком правильные черты были далеки от идеала классической красоты, но романтично настроенные девушки находили их весьма привлекательными. В эту пору Глоуэн уже редко вспоминал о Сесили Ведер — только во время одиноких прогулок за городом или на берегу волнующегося океана он шептал иногда: «Сесили, где ты, Сесили? Ты одна, тебе одиноко?»

Фактические обстоятельства дела, известные персоналу отдела B, мало-помалу стали достоянием гласности, и Арлеса, несмотря на недоказанность его вины, за спиной называли насильником и убийцей. Такое положение вещей приятно щекотало нервы одним и вызывало отвращение у других — Спанчетта же не могла найти слов от унижения и обиды. Только общество «бесстрашных львов» служило Арлесу убежищем — не потому, что его приятели оказались преданными друзьями или проявляли особую терпимость, а скорее потому, что принадлежность Арлеса к их группе придавала ей характер бесшабашной опрометчивости.

Со временем, однако, жители станции привыкли к присутствию подозреваемого в их среде. Арлесу удалось в какой-то мере восстановить свой бывший статус развязного шалопая, и он пускался во все тяжкие с апломбом, почти не уступавшим прежнему, хотя теперь в его манерах появилась вызывающая нотка — всем своим видом он будто говорил: «Ага, вы считаете меня извращенцем и убийцей? Раз так, ожидайте от меня чего угодно — вы сами этого хотели, будь вы прокляты!»

С наступлением лета Арлес отправился с «Лицедеями» в межпланетное турне, выполняя обязанности помощника и посыльного Флоресте. В его отсутствие казалось, что атмосфера на станции Араминта посветлела и прочистилась.

Кончина и выход на пенсию нескольких дальних родственников существенно улучшили показатель статуса Глоуэна, снизившийся до обнадеживающей цифры 21, почти гарантировавшей постоянную должность в управлении. С его души будто камень свалился.

Конец лета ознаменовался еще одним достопримечательным событием: возвращением детей консерватора, Майло и Уэйнесс, из долгого путешествия на Землю. Теперь они жили в Прибрежной усадьбе, и с осени должны были приступить к занятиям в лицее.

Их присутствие служило пищей для разговоров. Согласно устоявшимся на станции Араминта представлениям, натуралисты должны были быть капризными чудаками, предрасположенными к брезгливой строгости нравов. Майло и Уэйнесс, однако, нисколько не соответствовали всеобщим ожиданиям. Оба выделялись опрятностью, образованностью и воспитанностью, оба одевались просто и со вкусом в костюмы земного покроя, оба вели себя без напускной застенчивости, совершенно естественно. У многих такая безупречность вызывала завистливые подозрения, а самозваные законодатели мод обменивались по их поводу снисходительными шутками.

С точки зрения Глоуэна, дети консерватора почти не изменились. Майло, высокий и аскетически красивый, оставался все тем же проницательным и насмешливым наблюдателем, аристократом-интеллектуалом. У него было мало друзей, хотя он вел себя с подчеркнутой вежливостью. Ютер Оффо, самый умный из «бесстрашных львов», нашел в Майло родственную душу, но самого Ютера считали эксцентричным, склонным к нарушению приличий молодым человеком, даже несколько не в своем уме — иначе зачем бы он проводил время в обществе вульгарных «бесстрашных львов»?

Сеиксандр Лаверти, вожак еще одной группы молодых людей, прозванных «невыразимыми занудами», считал Майло «язвительным, несносным и тщеславным снобом», но Майло подобные отзывы лишь доставляли удовольствие. По мнению Оттилии Ведер, активистки кружка любительниц «мистических ароматов», Майло воображал, что ему достаточно поманить любую девушку пальцем, чтобы та бросилась обнимать ему колени. Будучи извещен о такой характеристике, Майло ответил, что по части воображения соревноваться с Оттилией не может.

Другая ценительница «мистических ароматов», Кьюханнис Диффин, находила, что Майло, «как бы это выразиться... слегка задирает нос; то же самое, впрочем, можно сказать и о его сестре — хотя она, несомненно, умеет выглядеть ошеломительно».

По возвращении Уэйнесс с Земли Глоуэн не заметил в ней почти никаких изменений. Она слегка подросла, но фигура ее осталась прежней, почти мальчишеской, а ее глянцевые черные волосы, горящие темные глаза и темные брови все так же поразительно контрастировали с бледной кожей приятного оливкового оттенка. «Почему она казалась мне невзрачной?» — спрашивал себя Глоуэн.