Хроники Харинезуми

Фиалка не заслоняла свет, но была его источником. Не только ее косы, лицо, шея и руки излучали слабое искристое свечение, но и полушубок, и выглядывавшая из-под него праздничная юбка с затейливым узором. К ее приходу я не был готов ни в тот рождественский вечер, ни в последующие бесчисленные наши встречи после, будь то явь, или дрема, или лихорадочный бред больного человека. А разве можно быть готовым к встрече с ослепительной Венерой? Как и прочие,я был ее пленником, но не похоть застилала мне глаза при взгляде на нее. Встречу с ней я сравнивал с глотком свежего весеннего утра, сохранившего ночной мартовский морозец, оттого еще более приятного нутру и сердцу. С запахом цветущей яблони на заднем дворе в нетронутую зноем пору, когда каждый листок, каждый лепестокраскрывается изо всех сил в своем аромате.

Стоило ей только ступить за порог моего убежища, как каморка мигом наполнилась душистым запахом цветочного меда с корицей. Фиалка держалась прямо и совсем не улыбалась, что могло бы меня сильно обеспокоить, если бы не озорные искры, мелькавшие в ее глазах.

– Выходи же, не бойся, – произнесла она одними губами и поманила к себе указательным пальцем.

Насупившись что есть мочи (не столько из страха, сколько ради сокрытия смущения, которое предательскими розовыми пятнами расплылось ото лба до самых ушных мочек), я выбрался из-за баррикад и замер в трех шагах от нее, подойди я еще ближе, рисковал полностью раствориться в ее свете, хоть и жаждала моя душа этой участи более всего, избрать я ее не посмел.

– Необычная у тебя комната, – продолжала Фиалка, ничуть не смутившись моей угрюмости. Она разглядывала всякое барахло на полках, иногда снимала с них ту или иную безделицу, чтобы затем поставить на другое, более подходящее ей место. – Всегда о такой мечтала. Понимаю, почему ты предпочел провести Рождество здесь, а не со всеми этими скучными взрослыми. Столько сокровищ! Они все принадлежат тебе?

Уже в те совсем несмышленые годы я терпеть не мог, когда со мной заговаривали, как с ребенком, потому как таковым себя не ощущал и огрызался на всякого, кто начинал сюсюкать и корчить голос на манер детского. Фиалка так не делала (хотя, думается мне, ей подобную вольность я легко простил бы), за что заслужила еще больше уже имеющегося моего расположения к себе. Я долго раздумывал над тем, какой ответ дать на ее невинный вопрос, пока не пришел к выводу, что он, собственно, и не требуется. Вместо этого я снял с самой нижней полки, которая была в аккурат над моими плечами, футляр с отцовским циркулем и молча протянул ей.

– Какая изящная вещица! – восхищенно прошептала Фиалка и поднесла инструмент к дверному проему, чтобы получше его рассмотреть. – Твой?

– Отцовский, – помотал я головой и удивился, как взросло, с ненапускной хрипотцой прозвучал мой собственный голос.

– Значит, твой, – улыбнулась Фиалка, аккуратно вложила циркуль в бархатное нутро футляра и положила на его прежнее место. – Хотела бы я иметь столько же сокровищ у себя в общежитии!

Я не знал, что такое общежитие. Но отчего-то решил, что место это ужасное и неприятное и такому лучезарному созданию, как Фиалка, там совсем не место.

– Можешь жить здесь, – внезапно даже для самого себя предложил я. – Мне ничего не стоит уговорить мать, а она поговорит с отчимом. В подвале есть раскладная кровать, я знаю, ведь сам видел, хоть мне и не разрешают туда спускаться. Я помогу тебе устроиться прямо здесь, за сундуком. Места обязательно хватит! Если матушка будет против – не беда, сделаем всё втайне, да?

Должно быть, вид я имел совершенно потешный в тот миг, оглядываясь назад, так я и думаю и стыжусь за себя пятилетнего. Фиалка же, стоит отдать ей должное, отнеслась к моим словам со всей серьезностью и не рассмеялась, даже когда я, впечатленный своей задумкой, принялся потрясать в воздухе крохотными кулачками.

– Выходить будешь только по ночам, – продолжал я. – Так даже лучше, я и сам часто брожу по полуночному дому – тогда проще всего избежать неприятных встреч. Днем же придется затаиться, здесь полно всякой интересной всячины, ты не заскучаешь! Я буду навещать тебя при первой же возможности.

– Мне нравится, как ты всё складно придумал, – улыбнулась Фиалка (надо ли упоминать, что от улыбки той сердце мое пустилось в бешеный пляс и чуть не выскочило из груди). – Но чем я буду питаться?

– Вот этим, – тут же откликнулся я и легонько пнул своим башмаком сундук, который обиженно отозвался лязгом склянок с соленьями. – Здесь запасов на тысячу лет хватит! А по вечерам я буду приносить тебе тушеные овощи. Я их всё равно не ем за ужином и прячу за остатками пюре.

– Звучит заманчиво, – впервые за это время рассмеялась Фиалка. – Что же будет через тысячу лет? Мне ведь захочется выйти из этого, вынуждена признать, довольно вместительного и комфортабельного чулана. Как ты объяснишь родителям мое присутствие?