Хроники Харинезуми

– Мы поженимся, – храбро ответил я, по случайности игнорировав второй ее вопрос, и посмотрел прямо в эти карамельные глаза, которые после моего заявление изумленно распахнулись. Духу, правда, мне хватило ненадолго. Произнеся эти два слова, я почувствовал, как мне свело горло, и потому был вынужден надолго замолчать. Молчала и Фиалка, глядя прямо мне в сердце и машинально накручивая на тонкий изящный палец кончик одной из белокурых кос.

– И ты готов ждать тысячу лет, чтобы взять меня в жены? – тихо спросила Фиалка, прервав мучительно долгую тишину, от которой мне хотелось вновь спрятаться в свой темный безопасный угол. – Это довольно ответственное обещание даже для взрослого мужчины. Что если, став старше, ты изменишь свое решение?

– Не изменю! – воскликнул я и в горячке стукнул кулаком по крышке сундука. – Вот увидишь, не изменю! Клянусь памятью моего отца.

– Я тебе верю, – кивнула Фиалка и мягко опустилась на корточки, оказавшись на уровне моих испуганных глаз. – Я тоже тебе клянусь, дружок, что через тысячу лет отвечу согласием на твое предложение руки и сердца. Будем ждать вместе, идет?

Она протянула мне руку ладонью вверх для скрепления обоюдного обещания рукопожатием. Я понимал, что это взрослый, ответственный момент, оттого моя собственная рука сильно дрожала от волненья, когда я пожимал эту тонкую (даже для моих детских пальцев) теплую кисть. В последний момент, когда Фиалка уже готова была высвободить ладонь из нашего заговорщицкого рукопожатия, я, неожиданно даже для самого себя, развернул ее и быстро поцеловал. Фиалка не отдернула руку и даже ободряюще кивнула на мой торопливый поцелуй, но я всё равно сгорел от стыда и поспешил ретироваться за свой сундук, где, скрючившись, обхватил коленки руками и крепко зажмурился.

– Счастливого тебе Рождества, дружок, – услышал я тихий шепот Фиалки, после чего дверь кладовой закрылась, и вскоре по коридору раздался мерный стук ее башмачков. Вместе с девушкой исчезла из моего убежища волшебная полоска света. Будучи под впечатлением от всех чудес, навалившихся на меня разом, я решил всю праздничную ночь провести в чулане и хорошенько всё обдумать.

***

Очнувшись от тяжелого беспокойного сна где-то в третьем часу после полуночи, я понял, что совершил ошибку. Исчезло всякое ощущение незримого присутствия чего-то магического, сверхъестественного, и теперь окружение мое предстало в будничных, изрядно опостылевших красках. Тот же не чищенный с прошлой зимы камин, пыльные книжные полки и тот же я, дряхлая развалина в не менее дряхлом кресле. Быть может, всё дело в джазовой пластинке, которая еще до полуночи должна была исчерпать свою запись и теперь лишь тихо скрипела на книжном шкафу. Отвратительный звук, равно как и привкус гнили во рту, немедленно испортил мне и без того скверное после сна настроение.

– Пошел ты, Луиз Прима, – с удовольствием выругался я и сразу почувствовал себя куда лучше. А потом вспомнил о своем госте.

Я как мог оттягивал момент, когда посмотрю вниз, к своим ногам. Что если зверька там нет? Мне в таком случае придется облазить всю гостиную вдоль и поперек, и, если случится так, что никаких следов его пребывания в моем жилище не обнаружится, моему разуму не останется ничего другого, как угаснуть навсегда и дать безумию полностью овладеть моим телом. Что хуже – я очень расстроюсь, ведь в компании нуждался как никогда (хоть и вряд ли смогу признаться вслух в подобном). Потому и начал издалека: сначала приметил поврежденный ковер и рассудил, что хотя бы вылазка в чертов подвал была явью. Вместе с тем я ощутил тяжесть всех вещей, что натянул на себя для той, откровенно говоря, рискованной авантюры, и раскрыл еще одну причину скверного сна. Мне попросту было невыносимо душно под всей этой грудой одежды! Когда же я зажег керосинку и обнаружил на половицах еще не успевшие высохнуть лужицы пунша, всё мигом встало на свои места, и уже без капли страха мой взгляд устремился вниз, к чудовищного вида сапогам.

– Ты всё еще здесь, чертяка, – с нескрываемым облегчением выдохнул я, разглядев на полу сладко сопевшего зверька. Всётело его было свернуто в тугой клубок, на фоне которого при хорошем рассмотрении можно было угадать только черную влажную точку-нос.