Хроники Хазарского каганата

„Ну вот, — думала она, — так, наверное, и должно быть. Жизнь налаживается, становимся взрослыми, солидными, буду я доктор — майорова жена. Хотя к тому времени как я стану доктором, он вполне сможет и полковника получить. Жена полковника. Тоже неплохо. А родители — те так просто будут счастливы“.

Она осмотрела свою комнату. Соседка как всегда была на дежурстве, и Нина решила устроить генеральную уборку — а то довели квартиру страшно сказать до чего. Походила, думая с чего начать. Плюхнулась на кровать, еще пахнувшую любовью. Нина специально понюхала подушку: ее шампунь, его одеколон и еще что-то терпкое. Неудивительно, если учесть тот факт, в каких неожиданных местах оказывалась эта подушка, когда они барахтались в постели! Она улыбалась, носясь по квартире, раскладывая вещи по местам, вытирая пыль и тщательно промывая всякие мелочи, вспоминала прошлую ночь. Уезжал капитан на неделю — дней на десять, а прощались они так, будто расставались на годы.

А потом случилось неправильное. У одной девочки из терапии был день рождения. По традиции, именинник приносил какое-то угощение, легкую выпивку, но на этот раз у кого-то оказалась с собой травка, сбегали за здание морга, куда никто не заглядывал, покурили и Нину неожиданно развезло. Видно, в сочетании с алкоголем, косячок дал сногсшибательный эффект, да и не сильно привычная она была, так, баловалась иногда, но систематически никогда на траву не подсаживалась.

Она смутно помнила, что Заур повез ее домой, как потом они с ним сидели в каком-то баре, пили и смеялись — потом провал. Смутное воспоминание о том, как кто-то тяжело наваливается на нее — и снова провал.

Поэтому когда утром она пришла в себя и увидела рядом с собой голого Заура, то сначала долго не могла понять, где она и что это такое было, а когда поняла, то ей стало плохо. Буквально плохо, в физическом смысле. Еле добежала до туалета, где ее вывернуло какой-то зеленой дрянью. Голову сжала спазмом острая боль, горло саднило от напряжения, и когда она пошла в ванную умыться и почистить зубы, то из зеркала на нее с ненавистью взглянула чья-то отвратительная рожа. „Какая же я блядь!“, — подумала она, забираясь под душ и попеременно включая то горячую, то холодную воду. „Самая настоящая блядь! Не успел жених уехать, как я прыгнула в постель к другому“. Она даже поплакала немножко. Слезы стекали со щек вместе со струями воды, в макушку била ледяная вода, отчего кожа покрывалась мелкими противными пупырышками. „Так тебе и надо, сука!“ — мстительно подумала Нина.

Потом успокоилась, завернулась в полотенце и, остервенело водя щеткой по эмали зубов, внимательно рассматривала себя в запотевшее зеркало, время от времени вытирая его ладошкой. Дверь в ванную раскрылась, плечи и ноги обдало холодным воздухом. В зеркало она видела, что в проеме двери нарисовалась фигура Заура. „Даже трусы не надел, — подумала она, не оборачиваясь, но рассматривая его отражение. — Вообще, он, конечно, видный мужик, ничего не скажешь, во всех смыслах. Даже жалко, что я толком ничего не помню!“ Она снова внимательно всмотрелась в свое лицо. Да, все же она здорово изменилась за последнее время. Мало что напоминает прежнюю Нину. А с другой-то стороны — сколько времени прошло! И сколько всего произошло!

Заур подошел к ней сзади, прижался. Она сквозь полотенце ягодицами почувствовала, как он напрягся. „Какой сильный!“. Его губы прикоснулись к заветному месту, там, где шея соединялась с плечом, со спиной. Ей всегда это казалось странным — целует в шею, а отзывается… там». Ноги задрожали.

И тогда упало полотенце, и он прижал ее к раковине, и она взвыла от неожиданного удовольствия, и он вошел в нее, заполнив до конца, и тут-то ее начало трясти беспрерывно, чуть не до потери сознания. И за эти конвульсии было ужасно стыдно, не за то, что она изменила своему милому капитану, а именно за то, что ей так хорошо с этим доктором. И когда он, наконец, застонал и рухнул на нее сзади, расплескав по ее спине свою страсть, Нина подняла глаза на начавшее оттаивать зеркало над раковиной и сказала прямо в красное мокрое лицо Хельги: «И все равно — ты блядь! Последняя конченая блядь!».