Хроники Нарнии Том 1

 Неожиданно показалось солнце, и все мгновенно преобразилось. Серый песок превратился в желтый и засверкал так, будто состоял из крохотной алмазной пыли. С левой стороны побежали огромные тени Бри и Шасты, Хвин и Аравис. Где-то далеко впереди вспыхнул в лучах солнца двойной пик горы Пир, и Шаста увидел, что за ночь они немного отклонились от нужного курса.

 — Возьмите левее! — закричал он. — Левее!

 Когда они оглянулись, самым приятным оказалось то, что Ташбаан стал очень маленьким и очень далеким. Гробницы совсем не виднелись — они слились с зубчатыми очертаниями города тисроков. От этого всем стало легче на душе.

 Но ненадолго. Хотя Ташбаан казался далеким, но как долго они ни ехали, он упорно не желал отодвинуться хоть еще немножко. Шаста совсем перестал оглядываться, чтобы избавиться от этого кошмарного ощущения: сколько они ни двигаются, все равно стоят на месте.

 Их начал раздражать солнечный свет. Песок сверкал так, что заболели глаза. Шаста знал, что их нельзя закрывать — надо лишь прищуриться и смотреть, не отрываясь, на гору Пир, чтобы вовремя крикнуть, если Лошади снова отклонятся от нужного направления. Потом наступила жара. В первый раз он почувствовал ее, когда соскочил с Коня в песок. В лицо ударил жар открытой печки. В следующий раз стало еще хуже. Но в третий, лишь прикоснувшись босыми ступнями к песку, он взвизгнул от боли и мгновенно поставил одну ногу в стремя, а другую перекинул через спину Бри — быстрее даже, чем делала это Аравис.

 — Прости меня, Бри, — сказал он, запинаясь. — Я не могу. Я сжег ноги.

 — Разумеется! — выдохнул Бри. — Я бы сам мог догадаться. Сиди. Не мучай себя.

 — Тебе-то хорошо, — сказал Шаста, поглядев на Аравис, которая шла рядом с Хвин. — На тебе туфли.

 Аравис ничего не ответила и лишь бросила на него надменный взгляд. Надеюсь, что она этого не хотела — престо так у нее получилось.

 Потом Аравис снова вскочила в седло. Лошади пошли рысью. И снова — поскрипывание кожи, треньканье удил, запах разгоряченных лошадей, запах собственного распаренного тела, слепящий блеск, головная боль... И так — миля за милей, час за часом. Ташбаан по-прежнему не становился ни меньше, ни дальше, а горы впереди не приближались. Им казалось, что так было всегда и будет до конца их дней — скрип-скрип-скрип, дзинь-дзинь-дзинь, запах лошадиного пота, запах пота собственного.

 Разумеется, они пытались обмануть себя и играли во всякого рода игры, чтобы заставить время идти чуточку быстрее или не замечать, как оно тянется. Изо всех сил они старались не думать о питье — ледяном шербете во дворцах Ташбаана, прозрачной родниковой воде, выбивающейся из-под земли с негромким бульканьем, холодном нежном молоке, в котором немного сливок — или пусть даже без сливок. Но, понимаете, чем сильнее стараешься не думать о таких вещах, тем больше о них думается.

 И тут на ровной плоскости показалось возвышение — просто груда камней, торчащих из песка, пятьдесят ярдов в длину и футов тридцать в высоту. Она отбрасывала совсем мало тени, потому что солнце стояло уже высоко. Все они сбились на этом крохотном клочке тени, немного поели и попили воды. Нелегко лошадям с их губами пить из кожаных бурдюков, но Бри и Хвин все-таки ухитрились напиться. Вода стала очень теплая и почти не принесла облегчения. Лошади покрылись клочьями пены, шумно и тяжело дышали. Дети были очень бледны.

 Отдыхали они совсем недолго, потом снова пустились в путь. Тот же звук, тот же самый запах, тот же блеск. Но вот справа от них на песке показались маленькие тени, потом начали потихоньку удлиняться, пока наконец не вытянулись чуть ли не до восточного горизонта. На западе солнце невыносимо медленно клонилось к земле. Оно стояло уже совсем низко. И слава богам, немилосердный блеск песка пропал, хотя жар, поднимавшийся вверх от песка, был таким же нестерпимым, как и прежде. Четыре пары глаз жадно высматривали хоть какой-нибудь признак долины, о которой говорил Ворон Желтолап. Но вокруг не было ничего, кроме ровного, как стол, песка. Вот уже и день миновал, и небо усеяли звезды, а копыта Коней так же глухо постукивали по песку. Дети то выпрямлялись, то сникали в седлах, несчастные от жары и усталости. Взошла луна, и только тогда Шаста странным, лающим голосом — потому что во рту у него все пересохло, — выкрикнул:

 — Вон там! Смотрите!

 На этот раз можно было не сомневаться — это то, что они искали. Впереди, чуть правее их курса, начался спуск, а по обе стороны от него виднелись два каменных бугорка. Лошади так устали, что не могли уже говорить, но взяли с места в галоп. Через несколько минут путники въехали в ущелье. Поначалу там им пришлось еще хуже, чем на открытой местности, потому что между раскаленными каменными стенами воздух оказался таким душным и спертым, что дышать было почти невозможно. Лунный свет туда почти не проникал. Но земля постоянно снижалась, а скалистые обрывы по сторонам становились все выше и круче, пока не превратились в почти отвесные утесы.