Хроники Нарнии Том 1

 — При том, что я открыл дверцу и сразу оказался здесь, ваше величество.

 — Ха! — усмехнулась королева и продолжала говорить, но уже сама с собой. — Дверь! Дверь из мира людей! Я уже слышала про такое! Это может погубить все... Но он здесь один, и я с ним легко справлюсь...

 Сказав это, она поднялась с сиденья и взглянула на Эдмунда. В глазах ее загорелся огонь, а рука с жезлом взлетела вверх. Эдмунду очень не понравились последние слова, он почувствовал, что сейчас королева сделает с ним что-то ужасное, но не мог даже пошевельнуться. И когда он уже смирился с мыслью, что совсем погиб, королева передумала.

 — Бедный ты мой малютка! — произнесла она вдруг совершенно другим голосом. — Вижу, ты совсем озяб. Иди ко мне в санки, сядь рядом со мною, а я закутаю тебя в мантию. Согреешься, а потом поговорим.

 Приглашение это было Эдмунду не по душе, но он не посмел ослушаться. Он влез в сани и устроился у ее ног, королева обернула вокруг него долу мантии и хорошенько подоткнула со всех сторон.

 — Не хочешь ли выпить чего-нибудь горячего? — спросила королева. — По-моему, тебе это не повредит.

 — Пожалуйста, ваше величество, — попросил Эдмунд. — Если можно.

 И королева достала откуда-то из своего просторного одеяния маленькую фляжку, на вид сделанную из меди. Затем вытянула руку и капнула одну единственную капельку на снег. Эдмунд видел, что эта капелька на лету вспыхнула ярче алмаза, а в тот миг, как достигла снега, послышалось легкое шипение. И вдруг на снегу появился кубок из какого-то драгоценного камня, наполненный темной жидкостью, от которой шел пар. Гном тут же подхватил его и вручил Эдмунду с поклоном и улыбкой, только улыбка эта была очень неприятная. Но мальчик, у которого уже зуб на зуб не попадал от холода, не обратил на это внимания. Как только он сделал первые несколько глотков, ему стало лучше. Ничего подобного ему не приходилось пробовать: очень сладкое, пенистое, изумительно приятное на вкус, а главное, тепло моментально растеклось по всему телу, вплоть до кончиков пальцев на ногах.

 — Нехорошо, Сын Адама, пить и не закусывать, — заметила королева, как только он вернул кубок. — Что тебе больше всего нравится из еды?

 — “Турецкие сладости”, — не задумываясь ответил Эдмунд. — Если можно.

 Так называлось обожаемое Эдмундом шоколадное суфле.

 Королева капнула на снег еще одну капельку из бутылочки, и там сразу же появилась круглая коробка, перевязанная зеленой шелковой лентой. Открыв ее, Эдмунд увидел внутри великолепные “Турецкие сладости”, там их было два фунта, а то и больше. Каждый кусок был таким сладким, таким нежным, таким пенно-воздушным, что Эдмунд забыл обо всем на свете: такой вкусноты ему еще не доводилось пробовать за всю жизнь. К тому же он уже согрелся и чувствовал себя очень уютно и покойно.

 Пока он лакомился, королева продолжала его расспрашивать. Поначалу Эдмунд еще помнил: нельзя разговаривать с полным ртом, но потом и это перестало его беспокоить. Он думал только о том, как бы съесть побольше этих “Турецких сладостей”, и уплетал, не переставая. И чем больше было съедено, тем сильнее ему хотелось еще и еще. Он с грустью видел, что остается все меньше и меньше лакомства. Его совсем не удивляло, почему королева расспрашивает с таким пристрастием, и отвечал на все вопросы не раздумывая. Королева таким образом узнала, что у него есть один брат и две сестры, что одна из сестер уже побывала в Нарнии и повстречала какого-то фавна, и что никто из людей, кроме него самого, брата и сестер, еще ничего не слыхал о Нарнии. Ему, правда, показалось немного странным, что больше всего королеву заинтересовало именно то, что их четверо. Она то и дело возвращалась к этому.

 — Ты уверен, что вас именно четверо? — нетерпеливо спрашивала она. — Два Сына Адама и две Дочери Евы? Не больше и не меньше?

 И Эдмунд с полным ртом отвечал, едва ворочая языком среди “Турецких сладостей”:

 — Уммм... я же уже сказал.

 Он совсем забыл, что ее надо называть “ваше величество”, а королева, казалось, уже не обращала на это внимания.

 И тут “Турецким сладостям” пришел конец. Эдмунд тоскливо смотрел на опустевшую коробку и очень хотел, чтобы королева его спросила, не хочет ли он еще. Наверно, королева без труда читала его мысли, только она хорошо знала и то, чего не знал Эдмунд: суфле было не простое, а заколдованное, и всякий, кто съедает хоть кусочек, после желает только одного: есть и есть это суфле, а если дать ему волю, то будет есть до тех пор, пока не лопнет, если не умрет еще раньше. Именно поэтому она и не спросила: хочет ли он еще? Вместо этого она сказала ему:

 — Сын Адама, мне было бы очень приятно познакомиться с твоим братом и двумя твоими сестрами. Можешь ли ты привести их сюда?

 — Постараюсь, — безучастно ответил Эдмунд, продолжая разглядывать пустую коробку.

 — Имей в виду, — продолжала она, — если ты вернешься сюда вместе с ними, я дам тебе еще “Турецких сладостей”. Сейчас я уже не могу, потому что волшебством это можно сделать только один раз. У меня дома — совсем другое дело.