— Хотелось бы знать, что именно. Загадочные существа из измерения Зет — как-то неопределённо.
— Зверодемон двухордовый цельноглотный — устроит? — усмехнулся Фомин.
— Или гнилорылый проникающий кровокус, — подхватил Манаров.
Классифицировать представителей мира Преображения было излюбленным делом первых лет. Прионная основа наследственности вместо привычных генов, анаэробные обменные процессы, островковая нервная система — всё это приводило в восторг и исступление. Представители эти всё норовили классификаторами закусить, но смущало другое — изменчивость. Метаморфоз. Вчерашняя смиренная мериносная сумчатая овца в условиях недостатка пищи растительной (засуха, саранча — о той вообще нужно говорить отдельно, даже не говорить, а писать монографию о всепроникающей всепожирающей саранче Преображения) превращалась в свирепую бестию, которую прежде считали совершенно отличным видом: гиена сумчатая нападающая. Бытие определяло не только сознание, но и тело, плоть. И потому любили старую добрую фауну, которая осталась со времён Межпотопья, скорбели о той, которой не осталось, и делали практические выводы — чтобы овца не зверела и давала прекрасную шерсть, её нужно досыта кормить, только и всего.
Подозревали — да что подозревали, знали точно, что и люди того-с… не те. Вурдалаки, вампиры — всё от них, от Homo Sapience Metamorfosus, но тут делать было нечего, Командор так и заявил:
— Других людей у меня для вас нет. Цитата.
Раздумывая над цитатами, Фомин побрёл к себе. Он-то не кадет Туун-Бо, бодрствовать по трое суток кряду без потери ясности ума и твёрдости руки не может. Хоть часок вздремнуть.
— Да, — обратился он к кадету, почтительно дожидавшемуся его у Рыцарского зала, — откуда ты про всякие измерения знаешь? Неужто в Академии учат?
— Ну, учить не учат специально, но что-то вроде… Есть ещё пара кадетов, мы вместе думаем. Один математику знает так, что сам доблестный рыцарь Ры-Бал-Ко удивляется. Я тоже немножко разбираюсь…
— Тогда, друг мой, ты прочитай мне лекцию — самую кратенькую.
— Сейчас, доблестный рыцарь?
— Немножко передохну, и тогда…
Он в самом деле отдохнул — поспал, после душа, на чистой постели, и не час, а две склянки. Не литр, а две пол-литры, как говаривал в прежние пьяные дни один печальный рыцарь.
Снилась ему музыка, прекрасная, полнозвучная, и казалось Фомину, что она, эта музыка, исходит от него самого, и ещё чуть-чуть, и он поймёт, как это — поменять измерение.
Но заданное время вышло, и он проснулся. Бодрым не стал, но всё ж сна было достаточно для рыцаря в экстренной ситуации.
А является ли ситуация действительно экстренной? Паника, она что саранча: налетит, а после неё — хоть потоп, хоть пожар, ущерба уже не будет, нечему ущерб терпеть, только для ландшафта разнообразие.
Он ночь провёл в гостях у нави, и ничего — Крепость устояла. Никаких новых происшествий. Если прошёл спокойно день, то и год пройдёт, и два, и три. Нельзя же быть рыцарем, в одиночку сражающимся против Сил Тьмы или — наукообразно — против существ измерения Зет.
А он и не одинок, одёрнул себя Фомин. Раньше него вступили в бой кадеты. Погибли? Так и он может погибнуть. Очень даже просто.
Он выпил загодя приготовленный заботливым вестовым отвар караульных бобов. Крепче «Ерофеича» вышло пойло. Зато бодрости прибавилось втрое.
Фомин оделся, как и давеча, но в чистое. Привычка к чистоте — не прихоть и не блажь. Не будешь переодеваться — провоняешь, а нюх у врагов чуткий. Немытый рыцарь — чушь, такое могли выдумать сочинители позднего Межпотопья, которые рыцарей не видели, не слышали и не нюхали. Скудное воображение плюс плохое знание предмета. Мыла-де не варили! А пемза на что, травы? Воды горячей не было? Была, котлы в крепостях не только для смолы годились. Но и холодная рыцаря не страшит. Он вот всегда холодной водой завершает душ, особенно если пасмурно и бак не прогрелся.
Состояние — будто новый день начал. Поздновато, солнце на полпути к закату, но он отныне — Ночной Рыцарь. Нет, Рыцарь Ночи, лучше звучит. Или Полуночный? Днём спит, ночью бдит. Всё в той же позиции на камне сидит. Кто у нас в роли Матильды? Панночка?
Легка на помине. Денщик, нужно отдать парню должное, доложил мгновением раньше, чем она вошла. Попытался доложить.
— К вам, доблестный рыцарь, никак не хотят подо…
— Ты, простачок, должен был меня зарубить, а к господину не пустить без его на то разрешения. Впредь так и делай, ясно. — И Фомину: — Вижу, вы отдохнули и освежились, мой рыцарь. Пора и о деле подумать.
Панночка провела время с большей пользою, чем он, — помолодела ещё на пяток лет. Осторожно, этак недолго и до пелёнок. Либо этак, либо так. Кот же, которого она принесла с собой, отъелся на местных харчах и урчал, что твой краулер в песках Большого Сырта.
Эх…
— Не возражаю, моя Панночка, не возражаю.
— А молодого да раннего кадета позовём?
— Обязательно. Без него никуда. — И Фомин распорядился, чтобы Туун-Бо немедленно явился на глаза.
Он и явился — немедленно. Потому что ждал в смежной комнате, читая — с позволения Фомина, разумеется — свитки с преданиями о Навь-Городе.