— Нет, Равель, — Белкет покачал головой, в ответ прижав ребёнка за плечи. Тот судорожно вздохнул, укладываясь виском на его руку. — Мать Намтару поможет тебе. Мертвая душа, что давно должна была покинуть этот мир, уйдёт к Эльрату, и в своём теле останешься только ты один.
— Она тоже сделает мне больно? — съёжившись и всхлипнув, испугался Равель, и Белкет с искренним сочувствием снова погладил его по волосам. Он не мог осудить ребёнка на своих руках за его страх и боль, и отчаяние, а потому позволял проявлять их, принимая и утешая.
Даже если «настоящие ангелы так себя не ведут» и «он слишком взрослый, чтобы вести себя как маленький ребёнок».
— Я не могу тебе обещать, что боли совсем не будет, — мягко ответил Белкет. — Но Мать Намтару исцелит тебя. Даже если боль будет, она всё равно заберёт всю остальную твою боль, и она больше никогда не вернётся к тебе.
— Обещаешь? — отстранившись, мальчик с надеждой заглянул в скрытое капюшоном лицо, и Белкет улыбнулся ему.
— Разве я когда-нибудь тебя подводил? — Равель ощутимо расслабился в его руках, снова прильнув к груди Ангела Смерти, и Белкет беззвучно вздохнул.
На рассвете на ритуал он сам принёс Равеля. Состояние мальчика ухудшалось с каждым днём всё сильнее, и последние недели он не мог ходить, фактически прикованный к постели. Увидев Мать Намтару, тот поначалу испуганно прижался к несущему его Ангелу Смерти, но в следующее мгновение расслабился, и взгляд его помутился, и Белкет понял: Мать говорит с ним.
Она осторожно забрала ребёнка из рук Ангела Смерти и укрыла в коконе своих объятий. Белкет мог лишь догадываться, что происходит и как рвутся нити спаянных чужой слепотой душ, но он искренне надеялся, что опыт Равеля окажется удачным. Возможно, тогда Мать Намтару согласится помочь и остальным детям? Пусть их страдания не столь сильны, но всё же, как и Равель, каждый из них делит своё тело с давно умершим духом, насильно удерживаемым в мире живых. Ну, или хотя бы она научит самого Белкета, как разорвать ненужную связь и подарить облегчение как живым, так и мёртвым.
Равеля она вернула Белкету спящим, и Ангел Смерти с удивлением заметил, что мальчик был погружен не в волшебный сон, а вполне себе естественный и глубокий. Из-за чужой души и постоянной боли он почти не мог спать сам, но Мать Намтару сказала, что дитя слишком утомилось и уснуло. Доблестный сын Эльрата, погибший почти шесть веков назад, покинул тело этого ребёнка, и получив избавление, в спокойствии и радости ушёл к своему отцу.
В теле Равеля теперь была только душа Равеля, а значит, он скоро должен был исцелиться и стать обычным здоровым ребёнком. Здоровым в первую очередь физически, но о здоровье иного толка Белкету придётся позаботиться так же, как и о здоровье невольных братьев и сестёр этого мальчика.
И относя Равеля обратно, Белкет думает о том, что он непременно справится.
========== Хроника двенадцатая (антракт). Часть от целого ==========
Рождение ребёнка — знаковое ответственное событие. Но Мириам изначально необычный ребёнок, так что к её появлению готовились особенно тщательно. Конечно, она этого не помнит, да и не знает в принципе, но та, вторая, иногда рассказывает, хотя Мириам не просит её. Лишь шипит, приказывая заткнуться, и запирает её в темнице собственного сознания — отчасти это одна из причин, по которой ей бросали презрительно в спину «брак» и «неудача».
Так вот, к её рождению готовились тщательно. Потенциальный серафим, сосуд для павшего ангела, томящегося в заточении долгие годы, ожидающего возвращения или избавления. Матерью её потому стала сильная и прекрасная ангелица, чьё имя Мириам вычеркнула из своей памяти и жизни. Лучистая дочь Эльрата, такая вся правильная, чистая, светлая — на деле оказавшаяся такой же равнодушной и лицемерной, как и все остальные ангелы.
Отцом же был выбран доблестный паладин, отмеченный самим Эльратом. Верный свету, преданный долгу и Империи, идеальный рыцарь и мужчина — усмехаясь, о нём Мириам вспоминает с теплом и грустью. Его звали Андреас, и конечно, он, не колеблясь, с честью и благодарностью принял предложение ангелов и свой священный долг. Подарить ангелице дитя — какой смертный мужчина мог мечтать о таком? Такая великая ответственность и акт высочайшего признания… И Мириам горько усмехается сама себе под нос.
Ту, вторую, зовут Авгу́ста. Две спаянные души, они жили в одном теле ещё до того, как Мириам родилась. Ей хватило сил и упрямства подавить чужачку и изгнать куда подальше в глубины собственного разума. Но Августа часто любила повторять, что ангелы не могут лгать, когда рассказывала Мириам истории, о которых её никто не просил. Лгать-то, может, ангелы и действительно не могли, но вот недоговаривать и искажать эту недосказанность умели с мастерством, которому иной раз мог позавидовать любой безликий.
Отец, что не мог даже помыслить о коварстве и вероломстве прекрасных детей Света, легко попался в эту ловушку. И вот, теперь у него была Мириам.