Хроники неотложного

Серебром бесчисленные стрелы, золотыми гроздьями картечь — мы сидели, словно под обстрелом, пыль со звезд касалась наших плеч. — Чьи песни? — шепотом. — Его.

…Астроном. Черкнул с небрежным видом, торопясь поужинать с семьей, что поток из роя Персеидов в двадцать сорок встретился с Землей.

* * *

Хэнд мэйд, душа на ладони. То же ощущение было, когда в одной лавке взял зацепить эксклюзивного, под рукописную книгу, «Властелина колец»: тисненая кожа, кованые застежки, листы под пергамент…

— Миха, давай про Ли.

Рванул стаккато, съехал аккордом выше, екнул басовым «уау» и:

Мы свадьбы отгуляли-и-и-и,
квартиры поменяли-и-и-и
и потихоньку стали-и-и
накапливать рубли —
старались как могли-и-и!

И жили без печали-и-и-и,

пока не вспоминали — ша-ла-лу-ла! —
какие были дали-и-и-и,
какие были дни —
ммм, какие были дни!

Они раскладывали по голосам, как негры на Миссисипи, а Сантьяго, помимо прочего, еще и на расческе гундосил промеж куплетов:

Валяются в кладовке
потертые веревки,
и пыльные штормовки
на гвоздиках висят —
который год подряд.

Поддавшись на уловки,

попавшись в мышеловки, — ша-ла-лу-ла! —
мы всякий раз неловко
от них отводим взгляд —
пускай уж повисят!

Драйв пер. Яна, подавшись вперед, смотрела на них блестящими атропиновыми зрачками.

Но снова все сначала,
вдруг с краешка причала,
неведомые дали
почудятся вдали —
былые дни пришли!

Мы крепко засандалим,

с родными поскандалим, — ша-ла-лу-ла! —
в неведомые дали
отправив корабли —
на самый край Земли…

И — на пределе связок, уходя в пресняковский фальцет:

Мы крепко засандали-и-им,
с родными поскандали-и-им,
в неведомые дали-и-и
отправив корабли.

— О'кей, бьютифул, йе-е-е!

У детей рты до ушей и сна ни в одном глазу — пяти минут не прошло, как носом клевали. Юра покрутил флягой, прислушиваясь к остаткам:

— Добиваем.

Разлил, вымеряя по каплям, дождался, пока разобрали, поднял.

— В одном старом фильме есть фраза: «Кажется, это начало большой дружбы». — Он протянул к нам стаканчик. — Всегда рады видеть вас снова.

Выпили, передернулись, погасили остывшим чаем. Побрели в разные стороны в темноту.

Я выбрал местечко под низкими соснами. Раскатал коврики, расстелил одеяло, лег. Самое то: лапы до земли, безветренно и тепло.

— Феликс, спальник.

— Спасибо, Кать.

Новенький, пахнущий магазином. RedFox. Между ветвей забелело.

— Эй, ты где тут?

— Здесь.

Пригнувшись, она нырнула ко мне.

— Ух ты!

— Нравится?

— Ага. — Скинув кроссовки, она скользнула под мягкий нейлон.

Не спешилось. Обнявшись, мы слушали, как переговариваются у костра. То и дело звякала об котел ручка; Михаил, повторяясь, наигрывал замысловатую фразу. Взметнулось облако искр — перевернули обугленный ствол. Я провел по ее затылку ладонью. Ежик.

— Как по-украински «ежик», Ян?

— Ежачок. — Она, закрыв глаза, чуть улыбалась.

Я легонько коснулся губами ее век. Она нашла мои пальцы, переплела, потом крепко сжала. А дальше — туман. Язык, упругий, как мускулы… пуговичка соска… мурашки… запах… безумие… тетива тонкого тела… громкий выдох… испуг — услышат! и шалая радость: пусть!.. изгиб… напряжение… бедра… плечи… судорога: пальцы, ухватив волосы, рвут кожу… мягким прессом стискивает виски… наверх… узенькие подошвы к лицу и снова туман… плывет все… каждый пальчик… вниз, не касаясь, сам… раз, другой… карусель… кувырком все… прилипшая челка, полоска белков под веками… кожа подрагивает, лицом в нее и дышать… жарко… у костра байки травят:…короче, лезем. Костик первым, — а он же у нас заикается, знаешь? — я на страховке; Валерка Юрика принимает; и тут мимо свись раз, свись два, стук, грохот, обвал, и только потом сверху: т-так, э-э-э, к-к-камень! Чуть не подохли — висели и ржали как ненормальные…

Вода в бутылке. Глоток, еще… я смотрел, как она пьет. Сорвалась капля, блеснула дорожкой до яремной вырезки, собралась в шарик.

— Будешь?