Хроники незабытых дней

Было известно, что его отозвали в Москву по состоянию здоровья с должности атташе по культуре из одной европейской страны. Вскоре мы стали «на ты», а со временем действительно подружились. В связи с болезнью его перевели в так называемый действующий резерв ПГУ[7], в группу РТ (разведка с территории). Выходец из семьи московских интеллигентов, Миша получил прекрасное образование. В начале войны его отцу, человеку известному в творческих кругах, предложили высокую должность в тылу, но он пошёл в ополчение и погиб под Москвой вместе с тысячами других добровольцев.

Миша долго присматривался ко мне, испытывал на разрыв и сжатие — извечное «доверяй, но проверяй». Система работала серьёзно. Даже за ним после возвращения из Европы около года ходили «топтуны». Забегая вперёд, скажу, что наша дружба длилась почти десять лет. Он ушёл из жизни уже будучи на пенсии и похоронен со всеми воинскими почестями среди героев-афганцев.

Руководство «конторы» срочно требовало от него помощника, а ошибка в выборе могла стоить дорого. Как он впоследствии говорил, его привлекло во мне интересное сочетание бесшабашного авантюризма и жёсткого самоконтроля — качества, привитого отцом. Не для передачи детишкам скажу, что частенько рисковал, садясь за руль после крепких возлияний, но за сорок лет, сменив одиннадцать автомобилей, совершил лишь две мелкие аварии, в которые угодил абсолютно трезвым. Кстати, умение пить тоже входило в арсенал «молодого бойца». Ну, с этим у меня было всё в порядке.

Выпивать и курить начал с четырнадцати лет, когда в поисках приключений проводил вечера на тёмных йошкар-олинских улицах. Учителями были тёртые урки, откинувшиеся с многочисленных зон Поволжья в знаменитом 53-м. Большинство снова вернулось за решётку, успев воспитать себе крепкую смену. Извините, опять отвлёкся.

Позднее узнал, что «добро» на мою кандидатуру было получено не сразу, в связи с предыдущим отказом сотрудничать с «пятёркой». Хотя отношения между Управлениями внутри Комитета были не безоблачными, но повторная вербовка «отказника» считалась нарушением корпоративной этики.

Приглашение Миши к сотрудничеству с внешней разведкой принял без колебаний, и он стал моим «ведущим офицером».

Справочно (о разведчиках) Когда, наконец, родители приобрели свой домик в Томилино, и появилась возможность принимать гостей, к нам стали приезжать друзья отца, как мне двадцатилетнему казалось — «старые грибы». Некоторые уже пенсионеры, другие на преподавательской работе. Слушать стариков было безумно интересно.

Жизнь, вернее работа, разбросала их по всему свету, кто-то провёл семь лет в Индонезии, из которых, будучи нашим агентом, отсидел год в джакартской тюрьме. Другой выпускал еврейскую буржуазную газету в Нью-Йорке, затем тоже сидел четыре года, но уже у нас, благодаря чему остался жив. Его выпустили и отправили на фронт только в начале 45-го.

Один, похожий на арбузное семечко толстячок, уверял, что сделал для кубинской революции больше, чем Фидель Кастро. Во всяком случае, сам генерал Батисто называл его другом. По возвращении в страну, и находясь в забвении, он ютился в Москве по съёмным углам. Об этом написал Никите Хрущёву, прося предоставить его семье квартиру. Как ни странно, квартиру дали, но в Минске, там же предоставили место заведующего кафедрой иностранных языков в университете.

Чаще других у нас бывал милейший и интеллигентнейший, назовём его З. Левин, лично знавший Филби, Фишера и других легендарных разведчиков. Его с женой «забросили» в Америку через Китай и Канаду. На это ушли годы. В США он преподавал в университете, одновременно работая в одной из подкомиссий Сената. В перерыве между лекциями ему сообщили о провале. Не заходя домой, на чужой машине, он в три дня пересёк страну и покинул Америку в трюме советского парохода, ожидавшего его в порту и под разными предлогами откладывавшего отплытие.

После нескольких месяцев допроса, жену оставили в покое и прекратили слежку. Она твердила: «Я не знала, что муж был шпионом». Газеты пестрели их фотографиями.

Её и сына наши люди буквально выкрали из США через два года. З. Левин был лишь одним звеном в длинной цепи громкого дела супругов Розенберг. С семьёй Рихарда Зорге сталинский режим поступил иначе, но тогда об этом не знали.

Слушая стариков с легендарными биографиями, конечно, я мечтал стать разведчиком.

Не могу сказать, что дополнительная нагрузка была в тягость, но забот прибавилось. Приходилось посещать мероприятия, не имевших прямого отношения к работе. Сегодня, например, встреча с делегацией американских квакеров в Доме дружбы, завтра приём в Посольстве ФРГ, на следующей неделе презентация чьей-то книги в ЦДЛ. Я понимал, что участвую в чьих-то разработках, общей картины не видел, да и не положено было. Мои вечерние бдения жене явно не нравились. Однако, в зарубежных командировках выполнять задания было ещё сложнее, малейшее отклонение от жёстких норм поведения за рубежом, тут же отмечалось «стукачами».