Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

- Боишься своих же сородичей, уважаемый менестрель? А кентавры нам говорили нечто, как ты выражаешься, благостное: мол, тебе будет проще понять их, потому что... Ох, потом была какая-то закрученная мысль.

- Потому что смертным свойственно тянуться к чужому и далёкому, но своё и близкое понять проще, - произнесла Уна, теребя кулон. - Так сказал Верголис.

Надо же, запомнила наизусть. Чем её так зацепили эти слова? Шун-Ди задумался.

- Ах, они мудры, как всегда, эти лошадки. Вот Шун-Ди-Го притянулся ко мне, на свою голову, хотя мог бы сейчас спокойно кушать рис и засахаренные персики с честными друзьями-купцами, - отшутился Лис. - И не смотри на меня так, Шун-Ди-Го: все знают, что в Минши слишком любят поесть.

- Мне кажется, они говорили о другом. О том, что люди часто выстраивают идеальный, прекрасный образ чего-то чужого и незнакомого, - Уна посмотрела на Лиса. - Мечтают о нём. А потом это чужое становится ближе, и они разочаровываются. Мечтать проще, чем достигать.

Жёлтые глаза Лиса сузились до щёлок. Он изобразил, что хлопает в ладоши, и поправил повязку на лбу.

- Великолепно, миледи. Проштудированные Вами книжки по философии, очевидно, не прошли даром... Так или иначе, выбор простой: хотите торопить события - идите вперёд, но без вашего главного дипломата. Или остаёмся на ночлег здесь. Итак, мнения?

Шун-Ди, как всегда, промолчал. Пусть высказываются те, кому пристало это делать. Теперь не только на виски, но и на лоб давила тупая тяжесть; было трудно дышать. Неужели дело правда в тёмной магии? К каким же силам обратились эти Двуликие - и, главное, для чего?

Красный камень Уны притягивал взгляд. Почему она не снимает его? Потому что так чётче чувствует, откуда исходит угроза Хаоса?

Или потому что ей нравится это чувствовать?..

Нет. Глупая, запретная мысль. Да простит меня Прародитель.

- Решать Уне, - сказал лорд Ривэн. Ожидаемо. - Мы здесь ради её королевства и её отца.

Уна молча сняла с плеча дорожную сумку.

***

Расположились на подстилке из мха, на свободном клочке земли (вряд ли это можно было назвать поляной) между буками, колючими кустами и парой зловеще-тёмных деревьев Гаар. Они наблюдали за лесом так внимательно, что, казалось, в коре скоро распахнутся глаза.

Поужинали наспех и молча: настроения для болтовни ни у кого не было. Кроме, пожалуй, Тима - безмятежность никогда не покидала его, и только барьер языка останавливал. Подарки боуги закончились, так что пришлось жевать горькие лепёшки кентавров на травяной муке вприкуску с мёдом и ягодами; Лис, конечно, заявил, что лучше поголодает. Шун-Ди не осуждал его: сам с мысленным вздохом вознёс очередную благодарственную молитву Прародителю, который когда-то, как говорят в низших кастах, благословил миншийскую кухню.

Уне не хватило места, чтобы поставить палатку, и она уснула прямо на мху, завернувшись в плащ. Уснула мгновенно, пробормотав что-то невнятное и не шевелясь - как безмерно уставший человек. Шун-Ди хотел попросить её создать на ночь какое-нибудь защитное заклятие, пусть самое простое, но постыдился, увидев, как она обессилена. Бедная девочка. Даже старик Аль-Шайх-Йин в экспедиции был более вынослив.

Всё-таки юная ти'аргская леди, воспитанная в замке, где служанки стирали ей платья и укладывали волосы, а повара готовили ужин - не лучший кандидат в боевые маги на время путешествия. Хоть с драконом, хоть с сильным Даром. Шун-Ди много раз объяснял это Лису - терпеливо, точно замечтавшемуся ребёнку, - но тот не послушал его, а теперь уже поздно.

Шун-Ди удивлённо поймал в собственных размышлениях нотки сочувствия и - правда, нежности?.. Раздражение, возникшее в садалаке, незаметно прошло: он вообще не раздражался на Уну подолгу, и лишь тогда, когда её поступки угрожали здоровью или покою Лиса (если допустить, что тот когда-нибудь бывал спокойным). Ему было жаль Уну, и эта жалость не была снисходительной. Жалость на равных, сострадание с уважением - возможно, с уважением друга.

Возможно, у Лиса хватило бы глупости назвать это любовью, если бы Шун-Ди поделился с ним.

На этой дикой мысли он уснул - под бормотание Лиса: тот на наречии Двуликих шептал что-то Инею, привалившись спиной к буку. Костёр они, естественно, не разводили (всё равно что зажечь сигнальные огни); было прохладно и сыро. Где-то придушенно покрикивала ночная птица. Лиса на карауле должен был сменить лорд Ривэн, а самого Шун-Ди в этот раз припасли напоследок, к рассвету. Редкий подарок - проспать без перерывов почти всю ночь.

Впрочем, подарком не удалось воспользоваться. Хотя Шун-Ди заснул с чётками в руках, головная боль не прошла, а сны пришли тяжкие и тоскливые - как осенняя слякоть в Ти'арге. Он слышал в них тот же шёпот на незнакомом языке, который днём принял за голос атури; кожа горела от жара, во рту пересохло. Шун-Ди бежал прочь от жара, к морю и тени, затыкал уши, чтобы не слышать порочные голоса, а они всё звали его рабским, презрительным именем - Шун-Ди-Го, Шун-Ди-Го...

- Шун-Ди-Го. Шун-Ди-Го, проснись, но очень тихо.