Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

Вскоре свечение стало бледнеть и постепенно исчезло, вернувшись к зеркалу и кулону Уны. Какой-то невнятный шорох заполнил лес; Шун-Ди не сразу сообразил, в чём дело, но потом почувствовал, что Лис почему-то весь мокрый, да и его одежда липнет к телу. Капли били по ветвям и листьям, стекали по тёмной коре. Запах влажной земли приносил облегчение, как утро после ночи, испитой кошмарами.

Дождь.

Кулон Уны опять стал синим - синим, как и полагается сапфиру. Синим, как её глаза. Значит, всё это время копил силы, напитываясь царствующим в этой части леса Хаосом? Или она сама управляет им?..

Уна стояла, тяжело дыша, и обозревала сжавшихся от ужаса Двуликих, точно королева-завоевательница - подданных. Вода с её волос лилась на уже неподвижного волка-великана: тот или умер, или впал в беспамятство.

Лис высвободился из объятий Шун-Ди и стал зализывать новое ранение - кровавые царапины от волчьих когтей на боку. Лорд Ривэн сидел на земле, не реагируя на растущую вокруг лужу, и улыбался с восторгом сумасшедшего.

- Скажи им, Шун-Ди, - тихо попросила Уна. Шун-Ди слегка удивило, что голос её звучит, как всегда - без грома и рокота подземного пламени. - Скажи им, кто я. На их языке.

И Шун-Ди сказал.

- Перед вами дочь Альена Тоури, кровь от крови Повелителя Хаоса. Она приказывает выслушать нас. Любой, кто попытается причинить ей вред, умрёт.

ГЛАВА XXXVIII

Лэфлиенн. Великий Лес, племенной союз Двуликих

"Этот мир пропитан ядом. Тёмные боги правят им", - сказал её отец. Он явно знал, о чём говорит. Иногда Уне казалось, что он сам и был одним из тех тёмных богов. И что, возможно, доля этой божественности передалась ей - по лишённым логики и света законам, страшным в своей непреложности.

Иногда - как сейчас.

Как только она вырвалась из боли, жара и вспышек чёрных молний в сознании - молний, несущих нездешнее, хмельное могущество, - её охватило счастье от того, что она жива (животное, инстинктивное счастье: я дышу, я слышу, как бьётся сердце - спасибо, спасибо, успокоить себя, это был просто морок, новый ночной кошмар), а затем - стыд. Стыд, точно чудовище с гигантской пастью, поглощал её, смачно пережёвывая кости, кожу и сухожилия, выплёвывая ненужную одежду. С ней будто сделали нечто ужасное, унизительное, лишающее достоинства - нечто не обсуждаемое ти'аргскими дамами и отныне известное всем.

И ведь действительно это случилось. Даже кое-что худшее. Уна впустила в себя темноту, и темнота объяла её. Шагнула навстречу Хаосу, и Хаос её признал.

Зеркало на поясе прекратило исходить трещинами от напористой Силы, а цепочка кулона - жечь шею. И не глядя на сапфир, Уна знала, что тот вновь посинел. Исполнил своё предназначение: защитил её и показал, кто тут главный.

Прикоснувшись к нему на корабле, после колдовства русалок, Уна поняла, что ей подарили древнюю, изящную магию - изящную, как старое, начинающее чернеть серебро или афоризмы кезоррианских философов. Она заглядывала в синеву, в переливы граней и чуяла теперь не только прошлое камня - то, как агхи добыли его у себя в горах и как вставили в оправу, - но и эту магию: волны морского прилива, лесной ручей, весенняя капель в Кинбралане... Власть над стихией, пусть не абсолютная и непредсказуемая - какая защита может быть надёжнее, какая связь с миром прочнее? Поэтому Уна ждала ливня, хлынувшего на Лес, и благодарила его за каждую каплю, за каждый круглый прозрачный "зонтик", который набухал, когда капли отскакивали от листьев и ветвей.

Она ждала ливня, но не того, что произошло перед ним. Не мрачного бреда, не извивающихся в боли живых существ - извивающихся у её ног. Вид бездыханного волка в клочьях пены и ещё двух его собратьев - чёрного и светло-серебристого, почти белого - поверг Уну в ужас. Она смотрела на себя, на свои руки и ноги, и не верила, что силы, овладевшие ей недавно, избрали вот это заурядное тело своим вместилищем. И тело, и зеркало, и подарок русалок, впитавший цвет Хаоса - ничего не избежало этих сил, их пряного тлетворного дыхания.

Отвратительно. Это сделала я. Я отвратительна.

Уна помнила, что рассказывала Индрис о борьбе Цитаделей Порядка и Хаоса; убеждала себя, что Хаос - не зло и такая же естественная часть Мироздания, как всё другое. Но это не помогало. Было противно. Есть силы, извращающие всё, с чем связываются; неужели они извратили и её, её магию, оттого что изначально в ней были их семена?

Хуже, чем огонь и тот человек на тракте. Гораздо хуже - ибо оборотни не заносили меч над её роднёй и не были убийцами, подстерегавшими жертву в засаде. Они защищали свою землю от чужаков, они не доверяли людям и имели на это право. И то пламя она вызвала своим гневом, хотя бы отчасти могла управлять им; сейчас о каком-то "управлении" было смешно и думать. В ней жила тьма, которая ликовала, оказавшись в запятнанном Хаосом месте.