Хроники одного заседания. Книга первая

И, пожалуй, у многих членов клуба, были все основания временами опасаться неспокойного нрава товарища Гвоздя, который говорят, был близок к спецслужбам и оттого, безраздельно собою занимал всю нишу полных остросюжетности и заговоров, политических детективов.

– А как без профессионального прошлого можно столько знать и досконально разбираться в специфике работы спецслужб. – Шепотом, изменяя свой голос и, выпустив побольше дыма из сигареты для маскировки, делились своим видением товарища Гвоздя члены клуба.

– И как думаешь, – приблизившись в плотную к сеньору Феррари, тихо спросил его герр Ватерман, – он свои сюжеты до сих пор черпает оттуда. – Герр Ватерман многозначительно кивнул куда-то туда себе за спину, невольно заставив сеньора Феррари заглянуть ему за спину, где на другой стороне курилки, спиной к ним стоял мистер Сенатор. Но сеньора Феррари, который время от времени обращается к дедукции своих героев, которые между прочим, именно им наделены этой проницательностью, не провести на всю эту демонстрацию своей незаинтересованности – сеньор Феррари прекрасно видит, что уши-локаторы мистера Сенатора напряжены и значит, он не столь глух, как хочет показаться. И сеньор Феррари, прежде чем ответить герру Ватерману, решает провести отвлекающий мистера Сенатора манёвр, сделав информационный вброс.

– А ты слышал, что один из новых кандидатов в члены клуба, большой политик. И говорят, что он чуть ли … – До этого громко говоривший сеньор Феррари специально затихает, радуясь за себя и за то, как он умело поддел и заставил следить за своим, пока что только телесным здоровьем, разнервничавшегося мистера Сенатора, который в этот момент даже выронил из рук сигарету. – А их, как ты понимаешь, бывших не бывает. – Иносказательно сказал сеньор Феррари, но герру Ватерману и этого хватило, чтобы понять, о ком так намёкливо говорит сеньор Феррари.

Что же касается самого товарища Гвоздя, то при всей разности взглядом членов клуба, тем не менее, все они были единодушны при взгляде на товарища Гвоздя, который внушал им не только опасение попасть под его строгий и критический (а такой взгляд позволял себе только он, что требовало повышенной смелости при устоявшемся здесь, в этих стенах клуба, единодушном недоверии к этой категорически неприемлемой ими категории людей – критиков) взгляд, но и подспудное уважение.

Ну и конечно, товарищ Гвоздь, за что в том числе, и не только за то, что он был для всех членов клуба этим синонимным инструментом в их ограниченном собою тыле, его так и об именовали, имея такую свою непримиримую позицию к окружающим его джентльменам, как-то должен был от них выразительно отличаться. И он отличался, выбрав для себя в качестве своего орудия для выражения мыслей, простой карандаш. Правда, по итогам первого же, несколько трагично протекшего для некоторых лиц членов клуба заседания клуба дня, где он появился с этим своим орудием отождествления себя, ему было предложено пересмотреть свои взгляды на этот свой выбор.

– А то, что после того, как вы уж слишком душевно отреагировали на реплику мистера Сенатора, в полную грудь выдохнув из себя всю прискорбность ваших взглядов на него прямо на стол, где лежали стружки от вашего карандаша, отправившийся прямо на стол к окулисту мистер Сенатор, ещё долго не сможет пересмотреть своих взглядов на вас. – Предупредительно сказал Президент товарищу Гвоздю после этого памятного для многих людей дня, где они оказались в поле поражения стружек от карандаша товарища Гвоздя, на которые он изо всех сил и дунул. И только чистая случайность (кто-то решил как раз вздремнуть) и хорошая реакция умеющих на много закрывать глаза джентльменов и в том числе Президента, чего не скажешь о не столь предусмотрительном мистере Сенаторе, спасла их от засорения их глаз.

Впрочем, мистер Сенатор, по мнению многих оказавшихся свидетелями этой возникшей ситуации членов клуба, сам виноват в случившемся – он спровоцировал товарища Гвоздя на такой демонстративный ответ.

Так этот мистер Сенатор, явно испытывая к товарищу Гвоздю предубеждение классового порядка, первым и пошёл на обострение конфликта, позволив себе утверждать, что его взгляды на товарища Гвоздя, не нуждаются в корректировке знаниями о нём, а он и так, на основании уже своих знаний жизни и опыта, видит всю неприемлемую для его шкалы ценностей сущность товарища Гвоздя, который ещё смеет требовать для себя независимости взгляда на мир. На что товарищ Гвоздь, поначалу только молчал и к тревоге наблюдающих за действием его рук членов клуба, прокручивал вставленный в точилку карандаш. И при этом, его раз за разом не устраивала острота наточенного грифеля карандаша, и он, обломав конец карандаша, начинал заново его крутить в точилке.