Хроники отряда Кси. Противостояние.

Огонь пожара и лучи бластеров почти не тронули оранжерею, и все же она серьезно пострадала – в момент сбоя гравитации растения по большей части погибли, превратились в истекающую соком груду листьев и переломанных стеблей. Ангелина, стараясь не упасть, перешагивала через полузасохшие лужи и обломки емкостей для питательного раствора. Несмотря на ужасающий разгром, в отсеке пахло не гарью и кровью, а зеленью и чем-то вроде меда. Ли присела на перевернутый ящик и прислонилась к стене, подняла сломленную ветку, усыпанную еще живыми белыми цветами.

«Такие росли во дворе мамы и папы, там, в колонии... В переводе с местного наречия они назывались «счастливая звезда»…. Цветы не завяли, даже когда наш дом сожгли гирканцы».

В памяти крутились стихи очень древнего поэта, которые Ли еще в академии использовала на занятиях по шифрованию. Секретное предназначение со временем отпало, но загадочные строчки остались и временами будоражили воображение:

Не знаю, под какой звездой

Рожден: ни добрый я, ни злой,

Ни всех любимец, ни изгой,

Но все в зачатке;

Я феей одарен ночной

В глухом распадке.

[Стихи Гильома Аквитанского]

Пальцы с трудом сжимали тонкую ветку, и Ангелина положила ее, чтобы не уронить. Где-то в груди сжался тугой комок.

«Ничего, все не так страшно. Я еще держусь, даже могу пока ходить, воспоминания и мысли не исчезли».

В дальнем конце оранжереи захрустели осколки стекла и пластика. Ангелина попыталась распознать неясно очерченный силуэт и поразилась, насколько ослабело зрение.

– Кто здесь?

– Это я, – отозвался Ке-орн.

Сирмиец приблизился. Его сирмийский мундир, опаленный на пожаре, отправился в утилизатор. Ксанте сменил его на гражданскую одежду Альянса.

– Свободно гуляете по базе?

– Как видите.

– Что у вас в руке?

– Не понимаю.

– Покажите, что вы держите в руке.

– Ничего особенного, , это просто яблоко.

– Теперь я поняла, чем вы тут занимаетесь – потихоньку таскаете яблоки из руин.

Ангелина засмеялась, комок в груди разжался, непролитые слезы отступили и больше не мешали дышать.

– Почему вы смеетесь?

– Потому что это декоративные яблоки – твердые и кисло-горькие. Их никто тут не ест, кроме меня. Если Март вас этим накормил, то он шутник.

– Да? Но с моей точки зрения они вполне съедобные. Если вы любите такое, то возьмите.

Он протянул ей яблоко.

– Не надо, оставьте себе. Я почти не чувствую ни голода, ни вкуса еды.

– Плохо. Нужно что-то делать. Ваши друзья приняли решение насчет Сай-фина?

– Да, им очень скоро займутся.

Ксанте Ке-орн остановился, видимо, в задумчивости, потом присел на соседний ящик. Сквозь туман, который временами застилал зрение, Ангелина видела классический профиль сирмийца и поворот шеи. Правильными чертами лица он смахивал на земных супервиро но на этом сходство заканчивалось. Такие, как Эсперо, часто держались высокомерно, Ксанте, напротив, сейчас выглядел естественным.

– Вы хотели что-то сказать, Ксанте?

– Да. Точнее, точнее, хотел попросить кое о чем... Отпустите меня на Осшейн. Я сам поговорю с Сай-фином и вернусь.

– Что?!

Пелена с глаз спала, Ангелина рассмеялась, вытирая лицо тыльной стороной ладони.

– Рискну показаться очень грубой, но, скажу прямо – нет.

– Почему?

– Потому что вы — военнопленный. Сбежав с базы, вы не вернетесь, я даже не стану обсуждать, почему. Ваша участь от меня не зависит, но даже если бы зависела, я бы вас не отпустила.

Рука сирмийца, которая сжимала яблоко, напряглась так, что побелели костяшки.

– Послушайте! Настоящий Сай-фин гораздо... гораздо опаснее того, которого вы видели в иллюзии.

– Иллюзия – только иллюзия, вы там ничем не рискуете.

– Дело не во мне.

– А в ком? Если возможная неудача операции на Осшейне меня не страшит, тогда почему она смущает вас? Что вы скрываете, Ксанте Ке-орн?

– Ничего. Забудьте все, что я сказал. Ваши друзья справятся.

Сирмиец, забывшись, сжал яблоко так сильно, что раздавленная мякоть потекла между пальцами.

«Так вот в чем дело... – внезапно поняла Ли. – Он просто ощущает мое настроение, но не находит правильных слов. Это не телепатия, как у Зинаиды, а избирательная эмпатия. Говорят, она развилась у некоторых сирмийцев. А я... Как мне все-таки не хочется умирать... И страшно, и тоскливо, и стыдно в этом признаваться».

– Вы плачете, Ли?

– Мне дым попал в глаза.

– Здесь нет дыма.

– Вам так трудно притвориться, что он есть? Хотите убедиться, что у меня истерика?

Ангелина закрыла лицо ладонями, но пальцы тут же стали мокрыми.

– Не смейте на меня смотреть.

– Я не смотрю. Потерпите еще немного, вам скоро станет легче.

– Вы лжете, как лгут все сирмийцы. Конечно, станет легче – когда я умру.

– Нет.

Ксанте Ке-орн осторожно обнял Ли за плечи, она уткнулась лицом в его куртку. «Ладно. По крайней мере, мой нервный срыв не видел ни один настоящий человек».

– Не рассказывайте об этом никому.

– Не расскажу. Все, что с вами случилось, это ночной кошмар, наступит утро, и он уйдет, как уходят все кошмары...