Хроники перевернутых миров. Излом души. Книга первая

Он указал пальцем на белоснежную тумбочку рядом с койкой, на которой стояли бутылки минеральной воды с одноразовыми стаканчиками и надрезанным зелёным яблоком, с воткнутым столовым ножом, по зубчикам которого сочился белоснежно-желтоватый сок.

– Ваш отец попросил, и ему собирались было дать, но я запретил, – врач продолжал стоять в нерешительности с цифровыми деньгами на карточках в его громадной ручище. Взглянув украдкой, он увидел, что суммы достаточно, чтобы обменять на пару-тройку увесистых слитков золота.

– Оставьте нас. Нам надо поговорить с отцом, – продолжая рассматривать яблоко, потребовал Христофор.

– Ааа… – врач попытался вернуть пластиковые карточки с сенсорным вставками.

– А это за ваше терпение, – Христофор, не поворачиваясь, сомкнул толстые пальцы протянутой руки в кулак и прошёлся по палате. Открыл бутылку минеральной воды. Налил в кружку и подошёл к койке. Опустившись на колени, принялся аккуратно поить старика, вытирая рукавом рот, подбородок и шею. После отставил стакан на тумбочку рядом.

– Как ты, спрашивать нет смысла. Дела, дела, дела… – он продолжил использовать рукав как промокашку. – Загоняем себя… – Христофор говорил, понурив голову, и, взявшись за руки старика, осмелев, выпалил:

– Послушай меня хоть раз. Я думаю, нет смысла держать твой любимый «филиал» с просителями милостыни. Заоблачных сумм нет. Сбор информации, что они осуществляют, не так актуален… Тут разве что господин Случай… Держать их надо. Контролировать, чтоб не сторчались, и не спились тоже. Лекарства нужны. А мы только страхуем их, оформляем и всего лишаем, а в итоге ссаньё и дерьмо, в котором я вынужден возиться! У меня уже закралась мысль, что все эти «точки» – только чтоб унизить и в который раз плюнуть на меня… Ты не разубедишь меня в этом?

Долго полупрозрачные глаза смотрели в потолок, и наконец глазные яблоки развернулись на оставшемся неподвижным старческом лице к самому краю глазниц.

– Ты слабый… мягкотелый, Христя. Ты всегда вызывал у меня негодование, – старик попытался отдышаться, и несмотря на боль настойчиво продолжил, заставляя язык двигаться во рту как положено: – В тебе нет хватки руководителя. Я тебя терпел только из-за Клавдии....

– Не смей, старик, даже произносить её святое имя своим поганым ртом! – неожиданно выпалил Христофор, отпрянув.

– Заткнись, щенок! – старик шепелявил и картавил, и всё равно не потерял способности наводить ужас. – Одно моё слово – и тебя уничтожат… – он закашлялся, стараясь всё же договорить, отхаркавшись: – …Мои… люди! Мерзкий слабый ублюдок! Надо было так и упрятать тебя после детдома, не брать в семью обратно… Только меня уговорил Вавилен… – он запнулся, выхаркнув кровавую массу в свою руку, избежавшую паралича, в отличие от второй.

– Что такое? Вавилена мы вспомнили? Сыночку? Тебе больно признаться? Ты бы хотел, чтоб это он был приёмным ублюдком, как я… – Христофор говорил сквозь слёзы. – Да, ведь так же? Но это от твоего семени такие всходы… А я… – он вдруг замолчал, вдохнул и выдохнул, спокойно проговорив дрожащими губами:

– Я молот, что довершит твой закат, старик…

Он поднялся, отрешенно смотря в буравившие и пугавшие его глаза. Отсоединил бутыль физраствора от аппарата капельницы. Парализованный старик задёргался, насколько позволяло тело. Пытался повернуть голову, но не мог. Христофор взял бутылку минеральной воды. На его лице был виден внутренний переворот боли и разрушения всех оков. Он подсоединил к капельнице бутыль минералки. Присел рядом. Старик стал извиваться. Но парализованная часть тела не позволяла.

– Не-не-не, – сказал Христофор, принявшись аккуратно, заботливо держать руки отчима, что ослабели и застыли, даже язык вывалился от тяжёлого дыхания и на лбу проступила испарина. От старика веяло смертью; злобные глаза, покрасневшие из-за лопнувших сосудов, стали всё равно что у дитя – молящими, непонимающими, страшась свершённого над ним. Старик заплакал. Христофор тоже. Он погладил его по голове. Поцеловал в лоб. Отвернулся и, поднявшись, отошёл к окну, нависнув над подоконником. Задышал в полную грудь. В дверь вошёл врач. И застыл, увидев бутыль минеральной воды в установке и немолчно кряхтевшего пациента. Христофор спокойно повернул голову, продолжая опираться об подоконник руками, только нижняя губа подрагивала. Врач выставил ладонь в знаке, просящем «не беспокоиться», приложил к своей груди и, моргнув, вышел, аккуратно прикрыв дверь.