Хроники Потусторонья: Проект (СИ)

Вокруг меня тускло светилось белое пространство Шестого Тренировочного Полигона с видом на Пустоту, — а прямо передо мной в кубокреслах сидели мои доблестные бойцы. В их взглядах читалась тревога.

— Ну что, ребята! Как вам тренировки? Сонни?

— Очень интересно, Герман Сергеич, — ответил парень, но без привычного энтузиазма.

— Да? Ну ничего, скоро будет ещё интереснее, — многозначительно улыбнулся я. — Потому что, товарищи бойцы, у нас с вами в ближайшие часы две основные задачи. Первая — научиться всему, чему только успеем за то время, что выиграют для нас Кошки и Демоны, и вторая — победить. Возражения не принимаются. Вопросы?

Я смотрел на них, а они молчали и улыбались — робко, неуверенно.

— Вопросов нет? Вот и хорошо. В таком случае можем приступать. Рихард! Сюда иди, ко мне. Да, и, между прочим: кто там остался из Диспетчеров! Вызовите сюда Вертиго! Мне нужно сказать пару слов этому парню.

…

Часть вторая. Искажение.

Глава 20.

— Миша!

Отклика не последовало, и я дал очередь из автомата по неясным фигурам, маячившим в конце коридора. Раздались крики.

— Дверь! — крикнул Коростелёв. Я коротко кивнул и вышиб дверь одним мощным ударом, а потом, укрывшись за стеной, сорвал чеку с гранаты и кинул её в черноту проёма. Раздался гулкий взрыв, во все стороны полетели щепки, пыль и штукатурка.

— Никого! Следующая! — бросил майор.

Это был бар. Выбив дверь, я заглянул внутрь и сразу же увидел его.

Хафизуллу Амина — сидящего на полу возле барной стойки, в мокрой от пота майке и белых адидасовских штанах, с согнутыми в локтях руками, втянувшего голову в плечи.

— Огонь! — приказал майор, и я уже было нажал на курок, как вдруг увидел, что рядом с Амином, прижавшись к нему и дрожа всем телом, сидит маленький мальчик лет пяти. Младший сын, мелькнула мысль.

Я повернулся к Коростелёву:

— Товарищ майор, там его младший!

В ответ он вдруг толкнул меня; я по инерции сделал ещё пару шагов по бару, а Коростелёв, выглянув из-за дверного косяка, выстрелил по кому-то в коридоре. Потом обернулся и деловито спросил:

— Так в чём дело? Патронов не хватает?

— Товарищ майор, это… ребёнок… Я не могу…

Мальчишка смотрел на меня, замерев от страха. Амин сидел неподвижно, уставившись в пол: казалось, он полностью смирился с судьбой.

Коростелёв вдруг крепко схватил меня за подбородок, развернул к себе, и теперь я смотрел прямо в его глаза — бледно-голубые, водянистые, по-рыбьи выпученные:

— Послушай, лейтенант: ты приказ слышал? Или мне повторить?

Он хотел сказать что-то ещё — но тут по этажу разнёсся истошный женский крик:

— Амин! Амин!..

Она кричала что-то ещё, но я ничего не понял: афганский из наших знал только Курбатов. Откуда-то вновь раздались выстрелы; в этот момент я обернулся и увидел, что Амин встал и, схватив сынишку за руку, пытается сбежать через вторую дверь.

— Стреляй, твою мать! — остервенело прокричал Коростелёв. Я вскинул автомат и дал длинную очередь по беглецам.

Они упали — большой и маленький, — чуть-чуть не добежав до двери. В этот момент в бар заглянул майор Семёнов, командир группы. Он посмотрел на лежащих, потом на меня (мне показалось, с сочувствием), и передал по рации:

— Главному — конец.

Рация прошипела что-то невнятное; тут же в бар зашло ещё несколько человек. Они разложили ковёр и закатали в него ликвидированного диктатора. Кто-то что-то говорил, кто-то присел над мальчиком…

А я стоял там, не помня ничего, не понимая ничего, — кроме того, что я только что убил ребёнка.

Майор Коростелёв усмехнулся и похлопал меня по плечу:

— Вот и молодец. Смотри, теперь ещё наградят, небось орден Ленина дадут, за главного-то.

Рядом неумолчно шипела и бубнила рация. Где-то вдали раздавались выстрелы. Штурм был окончен. И хотя та война только начиналась, моя война закончилась сегодня.

…

— Он мне ещё лет десять снился, тот мальчик.

Снился, да. А теперь он сидел прямо передо мной, в пропитанной кровью белой рубашонке, прошитой пулями в трёх местах, с запекшейся кровью на животе и коленках. Сидел на свёрнутом в рулон ковре, из-под которого вытекала струйка крови, застывая на наборном паркете. Сидел и улыбался.

— Не волнуйся, это последний раз. Скоро всё закончится.

Вокруг было тихо, как в стоп-кадре. Опустевший дворец. Пол, усыпанный штукатуркой, пылью и стреляными гильзами. Выбитые двери на раскуроченных петлях. Разбитое зеркало за барной стойкой — прямо напротив меня.

И он — а я ведь даже имени его не помню.