Хроники разведки: Эпоха холодной войны. 1945-1991 годы

Для советской разведки Ховард представлял значительный оперативный интерес. За многие годы это был первый сотрудник ЦРУ, готовившийся для работы в американской резидентуре в Москве, который пришёл к нам по личной инициативе. Потому-то наше сотрудничество и оказалось столь эффективным».

Очевидно, именно от Говарда стало известно о существовании американских «разведчиков глубокого прикрытия», не вызывавших никакого подозрения относительно своей принадлежности к ЦРУ не только у советской контрразведки, но даже и у своих «чистых» дипломатов.

«ЦРУ берегло их как зеницу ока, об их существовании знали только резидент и посол. Такие сотрудники никогда не принимали участия в повседневных играх своих коллег и на “тропу войны” выходили только в решающий момент, и то лишь когда имели абсолютные гарантии, что они не “засветятся”. Они должны были молниеносно появляться в нужном месте и так же молниеносно исчезать. Действовали они как призраки, но результаты их акций были не только материальны, но и весьма осязаемы…»

Уже одно это было ценнейшей информацией! <…>

Знаменитый агент советской разведки, сотрудник германской БНД Хайнц Фельфе писал: «В Советском Союзе также признаётся неписаный закон разведки, согласно которому раскрытый разведчик не может больше заниматься этой деятельностью. Особенно в том случае, если он побывал в руках противника».

Ну да, оно так и во всех прочих спецслужбах: разведчик – это ведь не артист, чтобы его узнавали на улице, показывали на него пальцем и оглядывались вслед. Более того, он невольно может даже представлять потенциальную опасность для окружающих. Серьёзно!

«Алексей Козлов»

<Алексей Михайлович Козлов рассказывал нам:>

«Работали хорошо, всё нормально… А потом, года через два, мне стало тоскливо. Была осень, дождь шёл. Я поднял трубку, набрал дроздовский номер: “Юрий Иванович, мне нужно с вами поговорить”. – “А ты далеко? Десять минут тебе хватит дойти до меня?” – “Хватит”.

Прихожу. Он говорит: “Я знаю, зачем ты пришёл. Но что я с тобой буду делать? Ты отсидел, тебя все знают… Чего ты, в конце концов, хочешь?” Говорю: “Я хочу обратно на нелегальную работу. Никуда отсюда не уйду, пока вы меня обратно не возьмёте”.

И вот мы сидели с ним и молчали. Гробовое молчание было! Потом он говорит: “Слушай, Лёшка! А чего нам не рискнуть? Ты здесь уже четыре года. Тебя они нам отдали, ты нигде в розыске не значишься. Ну и всё! За четыре года ты располнел, совсем изменился. Можно! Но сначала пошлём тебя в страну с менее жёстким режимом…” Туда и послали».

Сергей Сергеевич Яковлев объясняет, что всё было несколько сложнее и гораздо более продуманно и просчитано:

«Если человек стал нелегалом и проникся этой профессией – оно происходит не со всеми, а в его случае произошло, то, несмотря на то что он стал успешным руководителем, его уважали в коллективе, тем не менее у него внутри такая мысль шевелилась постоянно. Ему хотелось опять вернуться на эту работу. Условно говоря, это как наркотик для человека. Когда он почувствовал, что созрел для серьёзного разговора, он попросился на беседу к Юрию Ивановичу – и Дроздов его пригласил…

Алексей Михайлович высказал ему свои соображения. Они базировались на серьёзном анализе: он был в тюрьме, его обменяли. Ни в какие “чёрные списки” его не внесли – его вообще вычеркнули отовсюду, так что если решить вопрос с документами на другое имя и заменить регион задействования, то в общем-то всё получится и никаких проблем не возникнет.

Но для этого сначала надо было найти документальный вариант, убедиться, что он по языку ему соответствует. И одно дело – молодому человеку начинать осваивать образ иностранца, другое дело – взрослому. Это же сколько лет “прошлой жизни” надо “легендировать”! Я понимаю, что с опытом Алексея Михайловича это было можно, но совсем не так просто…

Юрий Иванович, как человек риска, взял всю ответственность на себя».

«Юрий Дроздов»

Наш собеседник, ветеран Управления «С», так говорил по этому поводу:

«По всей видимости, у них, у Алексея Михайловича с Юрием Ивановичем, был хороший контакт – нормальный, на личном уровне. Здесь вопрос и в том, что Дроздов в нём увидел, и в том, что Козлов из себя представлял. Почему именно по отношению к нему Юрий Иванович мог сделать такое исключение? Мне кажется, в их отношениях сказывалось в том числе и то, что оба они были родом из провинции – русские такие, коренные люди, и они сразу поняли друг друга. К тому же и у Юрия Ивановича отец был настоящий офицер, артиллерист, и у Алексея Михайловича отец был офицером, в бронетанковых войсках служил, оба они воевали, оба были тяжело ранены. Может быть, и в этих схожестях был тот самый смысл, который обеспечил их взаимопонимание…