Борис Яковлевич Наливайко в своём очерке (опубликован в «Очерках истории Российской внешней разведки». –
В общем, кому интересен именно этот момент – есть где почитать и что посмотреть.
Дроздов же в разговоре с нами согласился, что, действительно, обмен – когда Абель и Пауэрс проходили через те самые линии – был похож на то, что показано в «Мёртвом сезоне». И они почти так же посмотрели друг на друга, только немного быстрее это было…
«А так было интересно, – вспоминал Юрий Иванович. – Но американцы во всех своих литературных измышлениях отрицают один факт: они не говорят о том, что на реке Шпрее (левый приток реки Хафель. –
И ещё уточнение от Юрия Ивановича:
«А когда, значит, Абеля освободили, я потратил полтора дня для того, чтобы его одеть, переодеть из американской робы в нормальное человеческое платье из берлинских магазинов».
Можно уточнить, что советская сторона «экипировала» Фрэнсиса Пауэрса весьма прилично, несмотря на весь наш пресловутый дефицит промышленных товаров.
Так завершилась одна из наиболее известных операций (подчёркиваем: одна из…), в которых принимал участие разведчик Юрий Иванович Дроздов.
Когда 10 февраля 1962 года на мосту Глинике через реку Хафель в районе Потсдама происходил обмен Фишера – Абеля на американского лётчика Фрэнсиса Пауэрса, то Вильям Генрихович так и оставался в тюремной робе и в какой-то шапочке, а весь его багаж был сложен в этакий сиротский мешочек. Так что потом его «кузену Дривсу», роль которого «исполнял» Юрий Иванович Дроздов, пришлось проехать с ним по восточноберлинским магазинам, чтобы купить ему костюм и всё прочее необходимое. А вот наши товарищи, непонятно за какие заслуги, подарили лётчику-шпиону всю одежду полностью, вплоть до дефицитной тогда в Союзе меховой шапки. Более того, за какое-то время перед обменом на середину того самого моста была принесена куча набитых чемоданов – сувениры, купленные в ГУМе…
Почти на два месяца Дроздов стал «инспектором Клейнертом»…
Практически ничего конкретного об этой операции Юрий Иванович не писал и не рассказывал – есть такое понятие, как «методика работы», и её раскрывать не нужно до тех пор, пока она не устареет безнадёжно. Поэтому скажем кое-что по минимуму.
На сей раз Дроздову опять пришлось превратиться в иностранца, но если «кузен Дривс» действовал на «нашей», гэдээровской, территории и в основном среди своих, то «инспектору Клейнерту» следовало перейти «на ту сторону» и реально оказаться во «враждебном окружении». Отрадно, что Джеймс Донован не смог идентифицировать его как советского гражданина и, как мы помним, «примерил» на него два образа: восточногерманского полицейского и «Отто-вешателя». Однозначно второй образ теперь был гораздо предпочтительнее. За первый могли не только посадить, но даже и убить, ибо никакого «прикрытия» у него не было, а в разного рода западногерманских структурах вполне хватало своих «отто» из Третьего рейха – «вешателей» самого разного ранга и с богатым практическим опытом. Со дня окончания Великой Отечественной войны не прошло ещё и двух десятилетий, так что основному количеству её ветеранов было тогда лет по 40–50.
Юрий прекрасно понимал, в какую воистину смертельную ловушку он суётся. Недаром же, по его признанию, ему на память вдруг пришли слова французского маршала Тюренна[56]
, некогда обращённые к самому себе перед каким-то большим сражением: «Ты дрожишь, мой скелет? Ты дрожал бы ещё больше, если бы знал, куда я тебя сейчас поведу».Это к тому, что Дроздову реально было страшно: «обстрелянный» человек не понаслышке знает, что такое опасность, и не бравирует отчаянной храбростью, но… другого варианта для него не было. Про патриотизм, чувство долга и иную мотивацию поведения каждый может добавить сам. Так что навстречу смертельной опасности он шагнул не очертя голову, а вполне сознательно.