Хроники российской Саньясы. Том 1

А все это я к чему… я показываю вам пример, — как можно войти в состояние и создать реальный результат, например, пятьдесят страниц такого восхваления фюрера, что восхваление Христа у проповедника покажется по сравнению с ним жалким лепетом. Вот это и есть сатори! А состояние направляется на результат, — если я в журналистике профессионал, то могу одинаково блестяще писать на любую тему. Вот, как Ломоносову, например, было сказано: — написать оду царю. Он, будучи профессионалом, написал очень сильную оду.

Еще один случай, уже из другой «оперы». Дело было в походе. Мы идем с девушкой на байдарке. Девушка не умеет плавать. Идем мы по речке Шуя — это серьезная вещь. Я там раньше не был. Смотрю, — люди обносят какое-то место. Обычно обносят зверское место, потому что иначе — смерть, — байдарочники действительно часто гибнут. Они обносят километра за два до порогов и километра два — после. Я прикидываю: — четыре километра тащить все на себе. Не хочется! И я думаю: — «А дойду-ка я до самой гряды, там причалю к берегу, обнесу эту гряду, — полкилометра, а дальше снова спущусь на воду. Чего они все перестраховываются?» И я иду дальше. Девчонке ничего не сказал. И когда я подхожу к тому месту, где действительно пора причаливать, то вижу, что к берегу не причалить. Моих сил недостаточно. Эта вода может ломать бревна, крутить электростанции: Мне здесь не справиться. Я не рассчитал свои силы. Это смерть, — вот она впереди, — вон торчащие камни, водопад, — он падает на острые камни. Это — два трупа. Все это я прекрасно понимаю. В это время у меня возникает что-то — включается какое-то сверхвнимание. И я замечаю маленькую щель между камнями, где может пройти байдарка, и замечаю место впереди, под водопадом, куда может упасть байдарка. Но дальше, через двадцать сантиметров идет камень, — а это все на скорости. И я вижу, что от этого камня можно оттолкнуться. И вот, я разгоняю еще дополнительную скорость, — прыжок с водопада, — мы летим на тот камень, но я успеваю от него отвернуть: Это невозможно, понимаете? Мы проходим мимо! И, когда обалдевшая толпа, все это видевшая, подходит ко мне, когда мы уже причалили, — нас-то уже считали трупами, — я им говорю: — «Да элементарно! Я все время здесь хожу, а что?», — Я же не стану им рассказывать, что меня по глупости туда втянуло. Они меня зауважали — типа крутой! Было два варианта — иначе зауважали бы за то, что погиб. Но, за плечами у меня к тому времени было двадцать лет опыта, как байдарочника. То есть, сиди вместо меня человек, не имеющий никакого опыта, — вряд ли ему что-либо помогло. Скала с именами погибших возле этого порога красноречиво об этом говорит.

Вот вам пример сатори. Потому что задача была неразрешимая. Порог — могила.

Относительно всех этих состояний — сатори, самадхи, — наиболее опытные, образованные специалисты, например Судзуки, ссылаясь на кого-то из древних, писали, что настоящее самадхи и сатори возникают не на коврике. Самадхи на коврике, в медитации, — это еще не истинное самадхи. Настоящее самадхи проявляется в повседневной жизни, реализуется и имеет четкий объективный результат.

Глава 9. № 20. Владимир Данченко

И вот, я в Киеве, у легендарного Номера Двадцать, автора многочисленных Самизда-товских текстов, известного «демистификатора мистики», которыми, с середины семидеся-тых годов, зачитывалось множество Искателей во всех регионах страны.

Киев, 26.01.1999

Влад: — Почему вы решили встать на Путь?

№ 20: — Я не решил, так вышло. Особенность моего Пути состояла в том, что начался он непроизвольно. Оккультная литература, в которой упоминалось о Пути, попадала мне в руки и до того, но ничего ценного, кроме забавных словосочетаний, я в ней не находил. Я был насмешником, циником и весельчаком. А потом я на какое-то время был вырван из обычной своей среды обитания и… кое-что переживал. И когда затем в руки ко мне попали комментарии Рамачараки к «Свету на пути» Мабель Коллинз, я прочел там о себе — о том, что я пере-живал. Это было очень точное описание. Но, что было для меня самым важным и определи-ло дальнейший путь, — мой опыт описывался не теми словами, которыми бы я описывал его сам. Вместе с тем не узнать его было невозможно: это был опыт тех же переживаний, описанный другим человеком. И это стало для меня ключевым открытием: непосредственный опыт может описываться по-разному. Я раз и навсегда усвоил, что интеллектуальные конструкции представляют собой не более (и не менее) чем средство организации и передачи опыта. Звучит вроде бы самоочевидно. На самом деле, однако, это довольно редкое постижение, — во всяком случае, я немногих духарей встречал, которые бы действительно понимали роль и место мысли. В большинстве своем они были жертвами каких-то ментальных фиксаций — концепций, с которыми непроизвольно отождествляли свой опыт, — или страдали «детской болезнью левизны в дзен-буддизме», отрицая значение мысли вообще.

А потом я стал развивать успех.

В: — Успех?