Хроники российской Саньясы. Том 2

А: Можно назвать ее и позицией свидетеля. Это максимально отстраненная и безэмоциональная позиция. Позиция реального, непредвзятого взгляда со стороны, взгляда заинтересованного, но полностью отстраненного наблюдателя. Наблюдателя по отношению к себе самому и к своим внутренним конфликтам. Отсутствие «третьей позиции» в каких-то ситуациях, в каких-то контекстах говорит о дефектах в этой зоне личности. Понятно, что выработать «третью позицию» по отношению к каким-то посторонним вещам очень легко. Биолог, который изучает бактерии и смотрит на них в микроскоп — пример «третьей позиции». Или вот такой пример: допустим, ты член приемной комиссии в театральном институте. Ты когда-нибудь видел, как они сидят? — Сидят откинувшись назад, смотрят в потолок, переговариваются о чем-то незначительном друг с другом. А перед ними человек двадцать пятую за этот день басню читает… И преподаватель смотрит как бы рассеянно и даже вроде бы невнимательно, но, тем не менее, он очень много замечает и объективно анализирует: «Вот эта девочка, пожалуй, талантлива, а тот мальчик — не годится…». И все хорошо до тех пор, пока не входит твой сын или твоя дочь. И мало у кого в подобном случае «третья позиция» сохраняется.

Так вот, умение находиться в этой «третьей позиции» по отношению к собственной жене, маме, сыну, начальнику, к Школе, религии — это показатель зрелого человека…

В: Как в этом плане шла твоя внутренняя работа в этот период?

А: Она шла иногда очень мучительно. У нас с Д. была очень мощная связка, мы друг друга учили, провоцировали друг для друга ряд ситуаций… И все это было очень эффективно. Более сильных творческих импульсов я в жизни не испытывал. Мы сидели иногда по несколько ночей напролет, изучая стратегии друг друга, показывая слабые звенья. Мы прорабатывали все сферы жизни друг друга, все конфликты, отношения к разным вещам. И вся эта работа позволила мне сформировать у себя «третью позицию» в ряде тех ситуаций и отношений, где я не подозревал даже, что она возможна…

В: Например?

А: Это ситуации всевозможной терпимости, толерантности к самым разным явлениям. Например, в сексуальных вопросах. Я с удивлением обнаружил, что я не переношу гомосексуалистов. Я над этим не задумывался всерьез и на словах все вроде бы понимал и принимал, что такое явление в мире существует. Но, на чувственном уровне, оказалось, что я нетерпим к этому и у меня нет по отношению к гомосексуалистам «третьей позиции». Это вопрос внутренней терпимости. То же касается ряда вопросов религиозной и расовой терпимости. Пока это не касается конкретных ситуаций, — на словах все хорошо, — принимаю, а на деле — опять же «третьей позиции» нет. Опять же — отношение к разным Школам и направлениям развития…

Так вот, в процессе совместной работы с Д. происходила мучительная подчас проработка, связанная с пересборкой всей структуры личности. Что это такое? — Прямое ощущение переплавки. У Гурджиева описан процесс такой переплавки. Точнее, чем он я не могу сказать. Возникает некая сумма ощущений в теле, которая очень болезненна, но на выходе дает совсем иное качество. Была, скажем, просто сталь, а стала сталь закаленная. Совсем другая структура тела появлялась. Тебя трогаешь, а ты уже другой — более плотный. Другие оси симметрии тела… Вообще, это была очень напряженная работа. И второе, что мне приходилось делать — работать в экстремальных для себя ситуациях, в условиях сверхнагрузок. Огромное количество семинаров и пациентов… Я вспоминаю случай, который был для меня мощнейшим толчком: был девяносто четвертый год, когда я с бронхитом, только что проведя большой семинар в Москве, прилетел в Новокузнецк. Прилетел в Новокузнецк — горло никуда не годится, а там, в городе, — угольная пыль и температура воздуха — плюс сорок два. Это было что-то невероятное. Я провожу семинар, кашляю, но провожу нормально, — затем работаю еще с несколькими пациентами. Так — два дня подряд. Никакие лекарства не помогают… А я никогда не отказывался от работы, — лишь один случай в жизни был, когда я отказался от работы, по состоянию здоровья… Вечером измеряю температуру — сорок и три десятых! И когда наступила ночь, я совершенно четко понял, что я могу помереть, — не вообще, — абстрактно, — а сейчас. Это было не просто мыслью, — я понял это всей массой тела… Вот оно… Еще какое-то микродвижение — и все! Вот если я пойду в туалет, то я упаду и там умру… То есть нельзя мне сейчас идти в туалет, — надо лежать и не шевелиться. И я понял, что либо я этой ночью умру, либо поправлюсь. Утром я был здоров… В момент кризиса той ночью у меня было то, что у христиан называется «тонким сном», — в здравом уме и твердой памяти происходило масса мистических вещей, о которых я предпочту не говорить. Потом у меня в жизни еще много раз бывали такие «тонкие сны». Это моменты максимальнейшей отчетливости ощущений, состояний удивительной глубины и степени реальности…