Хроники российской Саньясы. Том 2

Андрей: Да, в принципе, все достаточно просто и вехи мои во многом формально похожи и на твои, да и на путь любого серьезного консультанта… Сначала одно высшее образование — техническое, которое я выбрал совершенно осознанно, — потом второе образование — психологическое. Но, это одна сторона вопроса. А если обратиться к какой-то отправной точке, то осмысленно и осознанно я впервые начал какими-то вещами заниматься лет с пяти-шести. Я увлекся живописью и, чуть позже, историей искусства, а дальше уже философией. Неизбежным был выход на структурный анализ жизни. В школьные и студенческие годы я очень серьезно занимался историей эпохи Возрождения. Естественно, при изучении этих предметов, передо мной встали вопросы подлинности, аутентичности. Почему Леонардо и Рафаэль стали гениальными творцами, а кто-то не стал? Это ведь не только вопрос личной одаренности, — на начальном этапе кто-то их опережал… Что же произошло, что сделало Рафаэля — Рафаэлем, а кто-то из не менее одаренных людей дошел лишь до какого-то невидимого барьера и не смог перешагнуть его? Подобные вопросы меня серьезно занимали лет с двенадцати… И это было толчком к идеям развития, к собиранию и структурированию собственной личности.

В: Кроме размышлений на эту тему, было ли какое-то внутреннее делание?

А: Этому сопутствовало внутреннее делание. И было оно таким: я ходил в Эрмитаж и мог часами стоять перед картинами. Перед одной картиной я мог стоять два-три часа, пока ко мне не подходил, например, служитель и не спрашивал: «Мальчик, — с тобой все в порядке?»

В: А что происходило внутри? Что ты делал?

А: Сначала я постепенно входил в картину, я начинал жить внутри нее, осознавать себя там… Этому предшествовала серьезная подготовка: я много читал о картине, художнике, старался как можно больше узнать о Мастере. Как я это сейчас понимаю — входил в очень глубокий резонанс. Так вот, — я начинал глубоко входить в картину. Я до сих пор сохранил эту способность, — я знаю, как это делать. Так войти в картину, чтобы одновременно оказаться и внутри нее и снаружи. Эту технику я со школьных лет отшлифовывал, добиваясь глубокого телесного резонанса. Охватывается все тело и возникают очень глубокие состояния. Кстати, находясь в этих состояниях, очень легко отличить любую подделку от оригинала. Было очень интересно: я одно время занимался в школе при Эрмитаже, ходил на лекции, нам демонстрировались редкие экспонаты, — так вот некоторые картины были не атрибутированы, то есть автор был под вопросом, или автор был определен неверно, — а я уже совершенно точно знал тогда, что данную картину писал другой художник, нежели считалось. Сейчас, через двадцать с лишним лет, многие мои тогдашние догадки специалисты подтвердили.

Это, в частности, дает понимание того, что Леонардо не просто отличается от учеников его Школы, которые внешне очень похоже писали, — это принципиально иное качество. Причем, — именно другое качество жизни, что и нашло отражение на полотне. Совершенно иное качество структуры и картины и художника и состояний, которые вызывает эта картина вне зависимости от моего базового состояния, — то есть то, что называется объективным…

В: Тебя никто этому не обучал?

А: Нет. Я как-то сам научился. В раннем детстве, по-видимому, не до конца осознавая, как это происходит, а позднее, уже поняв и механизмы и технологию вхождения в картину. Важно, что я этого не забыл и еще в достаточно раннем возрасте извлек выводы… И многим другим вещам, связанным с картинами, с проникновением в произведения искусства, архитектуры я научился сам и научился еще в детстве.

До сих пор для меня источником глубоких состояний служат живопись и поэзия. Погружением в этот мир, и внутренним деланием я занимаюсь каждый день по несколько часов…

В начале восьмидесятых меня все больше стало занимать все, что связано с психологией, целительством… Этот переход был для меня совершенно внутренне непротиворечив. Произошел он, в том числе и через знакомство с восточной философией. Мой дядя — врач-хирург много лет занимавшийся йогой, начал меня с этими вещами знакомить. И как-то у меня не было противоречия между Востоком и Западом… Новые знания и новый опыт, появившийся из знакомства с восточной философией, не отрицали, а только дополняли то, что я знал и умел до того. Тем не менее, после школы я специально пошел в технический ВУЗ, во-первых, чтобы не служить в армии и, во-вторых, иметь достаточно времени, чтобы спокойно заниматься тем, что меня интересовало.

С середины восьмидесятых я очень серьезно увлекся массажем. Возникла огромная потребность в этом. Сначала я записался на курсы и сразу же понял, что это — мое! Остановиться было уже невозможно. С тех пор это то, чем я активно занимаюсь, преобразовывая и преобразовываясь сам.

Потом был еще бум конца восьмидесятых, когда на российскую почву ворвалось огромное количество всевозможных направлений психологии. В начале девяностых я закончил ПсихФак и активно учился эриксоновской терапии, НЛП, телесно-ориентированным направлениям…