Хроники российской Саньясы. Том 2

О: Не только мне. В семидесятые — восьмидесятые годы, когда ставились масштабные задачи, над этими темами работали крупные коллективы. А потом, когда началось великое крушение, большие задачи исчезли. Специалисты моего профиля либо ушли в смежные области, либо принялись за теоретическое и методологическое осмысление того, что было сделано в этой золотой для нашей профессии период. Многие из разработок утратили статус секретных и стали широко известны. Возьмите, например, работы коллектива Игоря Смирнова в Москве. Его лаборатория превратилась в Институт Психоэкологии. Там, в частности, были разработаны достаточно сильные способы выявления бессознательных структур нашей психики и управления этими структурами. В этой области были достигнуты, пожалуй, наиболее продвинутые результаты.

А у нас был разработан метод построения языков, позволяющих управлять организмическими процессами. Есть известная проблема: мир может быть описан, как машина, и есть люди, которые склонны к такому описанию мира — они видят машинную сторону и механического Космоса и мира живых и разумных существ. Наука, в частности склонна именно к такому описанию мира. Но Мир, кроме этого, является живым организмом и в нем присутствуют живые организмы. И значит должно существовать описание Мира как живого. А живое по своей природе целостно, это, пожалуй, самая главная ее характеристика. Но попытки описания целостных объектов, живых процессов неизбежно нуждаются в неком особом языке. Обычный язык — линейно-дискретный, он не соответствует природе этих объектов и становится препятствием. Это, кстати, общий тезис, он не мной изобретен. Для того, чтобы описать живое, мы должны построить такой язык, в котором преодолевается это противоречие. Мы претендуем на то, что нам удалось построить такой язык.

В: Что это за язык?

О: Есть книга, где я это описываю[5]. Наташа даст, надеюсь, вам ее почитать. Там эта тема изложена на ста тридцати страницах. Описать это коротко не берусь.

Можно показать, как эта задача решалась, какие попытки предпринимались. Эти попытки и породили определенные средства, дошедшие до своего предела.

В: Что явилось пределом?

О: Язык. Словесно организованный язык. Нужно было построить такой язык, в котором феномены целостности были бы явлены наглядным образом. Они могут быть явлены наглядным образом тогда, когда ключевым моментом этого языка является не форма выражения смыслов, а скорее процедура разворачивания смыслов в формы. Когда строится подобная процедура и привязывается к определенному объекту, можно говорить, что язык построен. Правда, необходимо сначала пройти еще две стадии. Во-первых, язык должен быть понятен самому человеку, — например, мы даем свернутое изображение какого-то сложного объекта: пусть это будет мозаика из ста квадратиков; если вы овладели этим языком — вы в состоянии свернуть его до простого объекта. Когда через месяц вы смотрите на такой простой объект, вы способны развернуть его до исходного сложного объекта. Просто же запомнить такую мозаику невозможно. Разворачивание сложного объекта из простого — процедура, которая не является сама по себе редкостью. У вас в первой книге упоминалась Кунта-йога, так вот она, фактически, построена на подобных процедурах. Изображение построено таким образом, что, при определенной настройке, оно само начинает разворачиваться. Чем эта система, собственно, интересна. Но и опасна. Примеры вы сами привели.

Если то, что мы построили, является языком, то он должен быть понятен группе. Это означает, что свернутое изображение я могу передать другому человеку, владеющему этим языком, и он сможет его развернуть в изображение сложной мозаики.

Но, самое главное, язык должен описывать реальные объекты. Мы берем реальный объект, сворачиваем до простой формы и при помощи такого сворачивания и разворачивания можем обнаружить точки, воздействуя на которые можно получить заданный результат. Вот это и есть технология работы с живым организмом. В том числе и со своим. Это то, что удалось нам, и то, что я считаю итогом наших работ, которые проводились в восьмидесятые годы.

В: Что дает этот язык и где его можно использовать, какие задачи решать?

О: В свое время нам ставились определенные стратегические задачи, например, сохранение самоконтроля в сложных условиях деятельности. Для человека, работающего в таких условиях, наш язык служил бы хорошей базой для оперативной и четкой работы.

Но программы, над которыми мы работали, в девяностые годы были свернуты и фактически прекратили свое существование. Финансирование прекратилось. Сейчас мы можем ставить вопрос о программах сворачивания больших объемов информации, которые можно развернуть в практические навыки, например при изучении иностранных языков, математики или живописи.

В: Неужели это все по большому счету не востребовано?

О: Нет, конечно. Авангардные разработки нужны только для сверхдержавы, а для тех территориальных образований, которые остались на месте СССР, они излишни. Потому и нет потребности в наших разработках.