Хроники ротмистра Кудашева

Пред”явитель сего тов. КУДАШЕВ Александр Георгиевич действительно является начальником оперативного пункта особого назначения ВО ОГПУ при СНК СССР.

Тов. КУДАШЕВ А.Г. пользуется всеми правами по занимаемой должности, предусмотренными Положением об Об”единенном ГОСУДАРСТВЕННОМ Политическом У П Р А В Л Е Н И И При Совнаркоме СССР и его органах, утвержденном ЦИК СССР от 16 ноября 1923 года.

Действителен по октябрь 23 1925 г.

ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА

(роспись.)

НАЧАЛЬНИК АДМИНИСТРАТИВНОЙ ЧАСТИ

(роспись.)

*****

«Хроники»

Кудашева Александра Георгиевича.

1 ноября 1924 года.

Полторацк (бывший Асхабад) Туркменской области (бывшей Закаспийской).

С этим мандатом в кармане новенькой добротной высшего комсостава шинели по самые каблуки хромовых сапог, я пешком прошёл весь путь от своего дома на улице Андижанской до здания Туркменского областного ГПУ на улице Свобода, бывшей Куропаткина. В своём городе Асхабаде, который сейчас Полторацк.

Мне нравилось ходить пешком. Правда, не отказался бы и верхом.

В Москве уже снег. В Асхабаде первый лёгкий морозец. Приказом коменданта гарнизон переведён на ношение зимней формы. Так что, весьма кстати новая шинель.

Город заметно пополнился военными. Многие с оружием. Полторацк приобрёл военно-стратегическое значение. По всей границе от Каспия до Ала-Тау время от времени идут бои местного значения.

Моя кобура пуста. Мой наган мне должны вернуть в ГПУ. Но я не без ствола, во внутреннем кармане, обшитом кожей, трофейный карманный восьмизарядный «Маузер» калибра 7,65.  В Москве на дорожку дали, чтобы доехали без проблем. Маузер такой же, какой Клаус Пенк подарил Уне. Господи, со мной ли всё это было? Сам себе не верю, сколько же я жизней прожил в одной и той же своей собственной телесной оболочке? Неужели одну единственную?

Не только я поминутно отвечаю касанием сжатой ладонью правой руки козырька зимней «будёновки» в ответ на воинские приветствия встречающихся по пути красноармейцев. Рядом со мной переводчик моего отдела Евгений Григорьев. На его синих петлицах по «кубарю», на моих – по два «кубаря». Я начальник, мне хоть на один, но больше положено. Прикидываю, я снова в «подпоручиках»! И, похоже, никто так и не знает, что в феврале 1917-го года я был произведён в подполковники и под моим началом состоял отряд особого назначения в двести пятьдесят стрелков!

*****

Семью годами ранее. 25 декабря 1917 года.

Асхабад Закаспийской области.

В десять вечера на улице Андижанской, как и по всему Асхабаду, хоть глаз выколи. Ни один фонарь не горит. Ни в одном доме не светится электрическая лампочка. От железнодорожной грузовой платформы станции «Асхабад-Навалочная» я шёл домой пешком. Чавкал по грязи мягкими кавказскими сапогами с загнутыми носами. Время от времени за очередным поворотом улицы на меня обрушивали дружный лай попадающиеся бездомные собаки. Собак я не боялся. Не останавливался, не пытался отогнать. Они быстро со мной знакомились, обнюхивали меня на ходу и отставали. Финские ножи возможного полуночного «гоп-стопа» и пьяного хулиганья меня тоже не смущали. Ну, а на серьёзный ствол был и у меня свой собственный аргумент в рукаве поношенной шинели – обрез винтовки Мосина. За моей спиной солдатский вещмешок набитый доверху, под завязку. Целое сокровище: бутылка «Смирновской» с двуглавым орлом  печати на белом сургуче, двадцать две сухие солёные икряные воблы-таранки, стакан чёрной икры красноводского кустарного посола и два фунта армянской фасоли. Было три фунта. Но когда я понял, что вернусь домой в Рождественскую ночь, решился: сменял фунт фасоли на хрустальную ёлочную Вифлеемскую звезду, расписанную миниатюрными золотыми ангелами!

Вот, вроде, и наши ворота. Улица Андижанская. В окне дома, в единственном окне дома на всю улицу, горит, догорает рождественская свеча. Ещё мгновение, и огонёчек погаснет.

Я постучал в окно. Свеча вспыхнула ярче, видно сквозняк дал пламени новые силы. Калитка была не заперта. На ступенях крыльца мне в руки упала Леночка. В полуобморочном состоянии. Я внёс её в дом. Прошёл, в зал, попытался положить жену на тахту. Леночка не отрывала от меня рук. Я встал на колени на пол. Положил её на ковёр. Легонько, как ребёнка, поцеловал. Попросил:

– Отпусти руки. По-моему, мне нужна санобработка. Не дай Бог, привёз в своих лохмотьях тифозных кровопийц.

Свеча на подоконнике все ещё горела.

*****

Чуть было не написал: «И был у нас настоящий праздник!»… Увы, праздник с горечью в сердце и со слезами на глазах. Помянули Татьяну Андреевну и Максима Аверьяновича. Услышав, как погиб дядюшка, любивший свою племянницу, как родную дочь, Леночка сначала словно окаменела. Потом тихо сказала: