Хроники ротмистра Кудашева

В разговор вмешался извозчик, сидевший на козлах своей коляски:

– За полтинник отвезу с ветерком!

Новенький серебряный полтинник выпуска года нынешнего с рельефами рабочего и крестьянина, шагающими к восходу солнца, как в новую жизнь, у меня был. И не один.

Сели. Поехали.

Смотрели в «Театре имени Мейерхольда» пьесу Александра Васильевича Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина» в постановке Сергея Эйзенштейна. Ни имя Мейерхольда, ни Эйзенштейна, нам ни о чём не говорили. Мы, туркестанские провинциалы, только начинали знакомиться с новой пролетарской культурой.

Купили программку. Не так много знакомых имён. Есть фотографии актёров: Михаил Жаров, Игорь Ильинский, Мария Бабанова, Зинаида Райх… Будем знать, кого любить! Правда, с самого начала кое-что насторожило: мадам Брандахлыстову играл мужчина – Михаил Жаров! Ильинский – Расплюева.

Леночка обрадовалась:

– Сашенька! Живого Игоря Ильинского увидим. Вспомни: он сыщика в «Аэлите» играл!

Подумала и добавила:

– Жаль, Зинаида Райх не задействована. Хотела на неё посмотреть.

– Такая знаменитость?

– Ой, Кудашев… Темнота. Она была женой Сергея Есенина! Смотри, какая красавица!

– Откуда мне знать? Я в Индии два раза лишь спектакли теней смотрел. Там понимать ничего не надо. Просто смотришь, и всё.

Читаем программку:

В анонсе расписано: «Комедийно-Сатирическое Светопреставление!». Я понял правильно: не «световое представление», а просто «конец света», и, должно быть, очень весёлый.  Без чертей не обойдётся!

Леночка пожала плечами, но билеты мы купили.

Это было что-то! Жаль, ни я, ни Леночка не были знакомы с оригиналом пьесы. Автор – человек в России известный, серьёзный, хорошо по собственному горькому опыту знакомый с сыскной аналитикой. Мы читали его «Свадьбу Кречинского». Вряд ли он написал то, что увидели мы.

Революция! Авангард! Ниспровержение старого мира и его пороков! Шик, блеск, тру-ля-ля!

Спектакль Энзенштейна закончился для нас обоих головной болью. Мы словно побывали в мире, населённом не людьми – сошедшими с ума демонами алчности, стяжательства, предательства, бесчеловечностью. Масса чисто цирковых эффектов: полётов на трапециях, кульбитов, плясок на проволоке, жонглирования факелами. Шабаш ведьм в кринолинах и ведьмаков во фраках на Лысой горе. Одним словом, не хватало только Махакалы. Если бы Энзенштейн побывал разок на мистерии Цам, он обязательно вставил бы в пьесу пляски этих чудовищ.

Анонс не обманывал. «Конец Света» зрители прочувствовали каждой клеточкой своего тела.

Впрочем, свои восторженные почитатели этой постановки были. На выходе восторженный юноша громко, с расчётом на окружающих, делился впечатлением со своей спутницей:

– Представь себе, большинство сцен – гениальные импровизации самих актёров. Вот истинная свобода творчества!

Леночка сказала:

– Нужно будет пройтись по книжным лавкам, поискать пьесу в печатном издании, сравнить оригинал со сценографией. От наших революционеров сцены всего можно ожидать.

Вернулись домой поздно ночью. Дети спали. Няня спала тоже на старом канапэ, на котором и сидеть то было неловко. Увы, мебель казённая, с инвентарными номерами.

Телефонный звонок не разбудил ни няню, ни детей. Взял трубку. Получил телефонограмму: поутру к девяти прибыть в спецотдел. Своим ходом. Отбой связи. Хорошо, утро вечера мудренее.

Леночка прислушивалась. По окончанию разговора спросила меня:

– А я как же? Мне тоже нужно устроиться. Я не собираюсь прожить жизнь барыней. У меня есть профессия: я дипломированная медицинская операционная сестра хирургического отделения с двенадцатилетним стажем! Если мне не позволят, либо мы не найдём места, я должна вернуться в Асхабад, в свою больницу Красного Креста.

– Мы подумаем,  – ответил я. – Завтра должно решиться и моё трудоустройство. Либо здесь, либо назад, либо снова куда подальше.

– Будем отдыхать, – сказала Леночка. – Тебе будильник, как всегда, на шесть?

*****

Ночью думал.

Не зря мы сходили в театр. Эта постановка Эйзенштейна по-своему гениальна. Она стала отправной точкой моего понимания того, что происходило, происходит и будет происходить в этом мире.

Дело не в революции и не в революциях, которые якобы изменили мир. Дело в самом мире, который изменился, и вместе с которым должно было измениться всё в этом мире. Изменилась Вселенная. Расширилась. Её движение ускорилось. И человек был должен приспособиться к жизни в новом мире.

Вот чисто внешняя примета нового времени: старая пьеса, которая была написана автором совсем в другую эпоху в другой стране, в другом времени, пятьдесят лет назад. И романы того времени, и пьесы, и театральные постановки несли в себе некую скрытую внутреннюю силу, заставляющую человека думать, осмысливать его собственную жизнь, соизмерять собственные мысли и поступки с мыслями и поступками героев книг и театральных подмостков. Вернувшись из театра, зрители не один день вспоминали увиденное. Они заново переживали судьбы героев пьесы, делали для себя некие выводы, становились душевно лучше и чище. Либо начинали непроизвольно стремиться к этому.