Хроники ротмистра Кудашева

Встали. Лицом к солнцу. Ярко, жарко… Против солнца расстрельную команду не видать. Стрелков всего четверо. Шофера вышли из машин, присели в тени кузовов, закурили, на нас не смотрят, о чём-то о своем разговор ведут. Осмотрелся вправо, влево. Из всех казнимых знакомый только один: поляк Котушинский Хенрык Юлиан, что проходил в 1911-м по делу о терракции в Асхабадском Русском театре. Во, где довелось встретиться! Все стоят, в землю смотрят. На небо невозможно, без глаз останешься. Тихи все, нет истерик. Подрасстрельные бедолаги ещё в камерах отстрадали. По-полной. Сейчас наши мучения закончатся. Это что, партию в три приёма убивать будут? Кому пуля первая, кому последняя…

Команда комиссара:

– Оружие… К бою!

Да, шутники. К какому ещё бою?!

Команда:

– Целься!

Всё, конец! Прощай, Леночка! Прости за всё. Папа, мама, встречайте!

Команда:

– Пли!

Залп.  Вспышки. Звук. Справа и слева упали, сбитые с ног пулями, назад, лицами в небо. Стонов нет.

Команда:

– Заряжай. Целься!

Всё. Сейчас моя очередь. Всё-таки, сволочи, перекреститься перед смертью и то не дали! Как там, не забыл ещё: «… и остави нам грехи наши, яко оставляем мы должникам нашим. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!»…

Вдруг, звуки долгого квакающего клаксона от дороги, пистолетные выстрелы. Маузер!

Команда:

– Отставить!

Подъехал и развернулся у подножия бархана запаршививший облупленный «Роллс-Ройс» с красной звездой на дверце и надписью «Туркестанский пролетарий». Старый знакомый. Еще на ходу. Когда-то на нём гонял ротмистр Отдельного корпуса жандармов Иоганн Кюстер, исполняющий обязанности Начальника жандармского полицейского управления Закаспийского отделения Средне-Азиатской железной дороги. Ну, ну… Кто сейчас в нём ездит?

Из машины спрыгивает на раскалённый песок человек в красных гусарских старорежимных рейтузах, в распахнутой черной потёртой кожанке и такой же фуражке с красной эмалевой звёздочкой. Большой начальник. Ему кожанка вместо полковничьих эполет авторитета придаёт. На синих петлицах по два красных ромба. Спецзвание на военный чин перевести не сумел. Эти кубики-ромбики часто изменяют свое значение. Владелец красных рейтуз убирает маузер в деревянную кобуру. Представляется комиссару расстрельной команды, приставив к козырьку руку:

– Заместитель Председателя ГПУ НКВД Туркменской области и города Полторацка Туркестанской Советской Социалистической Республики Васильев. Начальник отдела контрразведки! Знать начальство нужно в лицо!

Комиссар, лениво козырнув, ответил:

– Айвар Пурмалис. Согласно Приговору Военного трибунала Асхабадского гарнизона. Исключительная мера социальной защиты. Все по одной статье – 66 – «Шпионаж» УК РСФСР 1922 года. Показать Постановление?

– Не нужно. Кто тут у вас Аки Айдаров?!

– Вон лежит. Уже «приведён в исполнение».

– Чёрт! Мне приказано без переводчика не возвращаться!

– Что за переводчик? Айдаров – парикмахер с Текинки! Английский шпион. На «Теке-базар» персов полно, все говорят по-русски, все переводчики, все – английские шпионы. Берите любого.

– Без советов, пожалуйста! Всё вам знать надо! Персов много… Неграмотных! Мне нужен переводчик умный, умеющий читать и писать. Всех извели.

– Почему извели? Сами разбежались. На то, они и умные. Вот один остался: русский, грамотный, в Персии десять лет прожил. Если у вас есть Протест Военной прокуратуры либо Постановление ЦИК о помиловании, можете забрать! Только подпишите карточку конвоирования. Согласны?

– Да, согласен. Вот моё удостоверение. Постановление ЦИК передам вам сегодня не позже окончания рабочего дня. Кто из них?

Комиссар повернулся к нам, крикнул:

– Кудашев! Ко мне бегом!

Не скрою, человек в кожанке под красной звёздочкой в этот момент показался мне ангелом небесным. Бежать я не мог физически, но имитация поспешности выглядела бы омерзительно. Повернулся к тем, расстрелянным и недострелянным. Поклонился им. «Простите, ребята!». Слышу:

– Поторопись, Кудашев! Могу передумать!

 Подошел. Молчал, тяжело дышал. Не мог себя заставить раскрыть рот. Не мог поднять голову, взглянуть на своих палачей.

Человек в кожанке взял меня двумя руками за плечи, встряхнул меня. Он что-то говорил, но я не понимал его речи. Моё сознание, как пыльной бурей, застилалось красным туманом. Его голос казался мне знакомым, но память отказывалась подсказать старый зримый образ…

– Александр Георгиевич! Кудашев! Это я, Васильев. Прапорщик Васильев. Потом – подпоручик  вашим ходатайством пограничной стражи Никита Александрович Васильев. Вспомните, Александр Георгиевич, Кизил-Арват, Мусорное ущелье… Сколько раз мне вас от расстрелов избавлять?!

Я вспомнил. Прошлые самые мрачные дни мои вспоминались теперь, как потерянный земной рай. Я не плакал, слёз не было, но, видно, страдание сжало мне гримасой не только лицо.

– Вам плохо?

Я с трудом разомкнул пересохший рот:

– Руки развяжи…

*****

*****

И это всё?! Найдёнов с разочарованием перечёл последние строки свитка. Вдруг, подумалось, что, если в этом литфонде более нет дневников Кудашева? Горько стало от этой мысли.